Черный список - [40]

Татьяна усмехнулась и выразительно посмотрела в сторону соседнего двора. В комнате Мазаева как раз зажегся свет.

— Ну, если наш ученый сосед еще не лег спать, то, пожалуй, имеет смысл.

— Таня! — В голосе Ирочки послышался ужас. — Это неудобно. Ты что!

— Ничего. Пойдем, Дима. По дороге и к соседу заглянем.

— Ну, ребята, ну я не знаю…

— А тут и знать нечего. Только убери со стола мои бумаги.

— Спасибо вам, — растерянно пролепетала Ирочка.

Мы вышли на улицу, я оставил Татьяну возле калитки, а сам подошел к открытому окну соседнего дома. Юрий Сергеевич сидел на кровати и задумчиво изучал рисунок обоев на стене, грея в ладонях рюмку с коньяком.

— Господин социолог! — позвал я вполголоса.

Мазаев вздрогнул, едва не пролив коньяк на пол.

— О, это вы, Слава. А я испугался от неожиданности.

— Буду краток, — сказал я, стараясь не расхохотаться. — Мы с Татьяной идем гулять, а Ирочка дома. В вашем распоряжении не меньше часа, это я вам гарантирую. Только не разбудите Лилю.

— Но… Подождите, Слава…

— Целую крепко, ваш Владислав, — бросил я уже на ходу.

— Куда направимся? — спросила меня Татьяна, когда я взял ее под руку и уверенно повел в неизвестном направлении.

— Не знаю, — беззаботно ответил я. — А ты куда хочешь?

— Домой, — очень серьезно ответила она. — У меня после любви упадок сил и ноги подгибаются. Я, видимо, не такая тренированная, как ты.

— Ты на что это намекаешь?

— Только на твою спортивную форму. А ты что подумал?

Я расхохотался.

— Татьяна Григорьевна, с вами не соскучишься! Прости, я в самом деле не подумал, что у тебя сил нет. У меня, например, крылья выросли. Но мне было так жалко твою Ирочку! Должны же у нее быть какие-то радости помимо кухни и стирки.

Мы шли в сторону моря и молчали. Сначала молчать было легко, но потом чем дольше затягивалась пауза, тем большую неловкость я испытывал. Татьяна недовольна? Сожалеет? Устала? Я сделал что-то не так? Обидел ее?

Я начал нервничать, но не мог пересилить себя и спросить. А она шла рядом, и я многое отдал бы сейчас, чтобы узнать, о чем она думает.

На набережной царило оживление, несмотря на то, что уже был третий час ночи. Работали ночные бары и дискотеки, рестораны и казино.

— Хочешь, зайдем куда-нибудь? — предложил я.

Она отрицательно покачала головой.

— Там шумно, а мне нужно подумать.

— Я могу узнать, о чем?

Ну вот, слава богу, подумал я, все-таки решился спросить. Даже если она сейчас скажет что-нибудь неприятное, все равно это лучше, чем мучиться неизвестностью.

— О пожаре. Я думаю, как перестроить сюжет с учетом того, что я узнала из Сережиных документов, и при этом не переделывать то, что уже написано. Ужасно не люблю переделывать.

Я ожидал чего угодно, только не этого. Большего удара по самолюбию мужика нанести невозможно. Пусть бы она сказала, что разочарована, что я не доставил ей удовольствия, что я слаб или, наоборот, невыносимо-назойливо вынослив. Любой упрек можно воспринять как информацию, сделать вывод и исправиться. Но это… Я как дурак иду и думаю только о том, что произошло в саду, а она — о своей книжке.

— А я думаю о тебе, — зло ответил я. — Извини, так уж я сентиментально устроен.

Она внимательно посмотрела на меня и вдруг мягко улыбнулась и погладила меня по щеке.

— Не сердись, милый. У нас все было хорошо, просто отлично, но зачем это обсуждать? Если это будет когда-нибудь еще раз — я буду рада. Если нет — то нет, тогда и говорить не о чем. Верно?

Я не нашел что ей возразить, но разочарование свое скрыть не смог. Правда, уже через минуту мне стало смешно. Ну что это я, в самом деле, слюни распустил! Она права. Мы знакомы с ней слишком мало, чтобы из факта физической близости делать выводы о развивающихся отношениях. Она же не может знать, как сильно она на меня действует и как странно мне то, что со мной происходит. В ее глазах мой порыв — эпизод, экспромт разведенного мужика на отдыхе, не более того. И если она не видит за всем этим переполняющей меня нежности, то это моя вина, а не ее.

Мы прошли мимо очередного открытого ресторана и поравнялись с небольшим павильончиком, витрины которого были плотно уставлены рядами видеокассет. Это был пункт проката. Я скользнул глазами по надписям на кассетах и собрался было уже идти мимо, но вдруг мое внимание привлекло нечто совсем уж не кассовое. Я увидел многократно повторенные названия: «Освобождение», «Победа», «Битва за Берлин», «Блокада», «Подвиг разведчика», «Сильные духом». Я даже решил было в первый момент, что мне померещилось. Но нет, кассеты лежали ровными стопками, пять «Освобождений», столько же «Побед» и «Блокад», остальных названий было еще больше — по восемь-десять штук. Чудеса какие-то! Здесь, в курортном городе, переполненном «новыми русскими»? Я сделал шаг вдоль витрины и удивился еще больше. Теперь моему изумленному взору предстали многочисленные названия фильмов 40 — 50-х годов: «Простая история», «Неоконченная повесть», «Все остается людям»…

Павильон был открыт, надпись у входа гласила, что работает он круглосуточно. Я заглянул внутрь и увидел знакомую физиономию юного видеобизнесмена Лени, который поставлял видеокассеты Николаю Федоровичу Вернигоре.