Черный сок - [25]

Дот вышел на свет. Самед сидел возле машины в окружении детей, которые трогали его кольца и по очереди примеряли солнечные очки. Матери смеялись.

— Что там, Дот? — спросил Самед.

— Моя сестра умерла. Ее надо похоронить.

— Это которая скрюченная?

Дот кивнул.

— Уинсам, у вас найдется кирка?

— Можно, я сейчас раздам гостинцы? — спросил Самед в их удаляющиеся спины. — Или музыку поставлю? Я вижу, здешние детишки отличные танцоры.

— Да, хорошая мысль, — ответил Дот с облегчением. В его теперешнем состоянии, когда в груди кипела заварушка, было немыслимо раздавать детям сладости и играть на аккордеоне, как он собирался.

Огороды здорово ужались — очевидно, в самый обрез, чтобы прокормить матерей с детьми. Кладбище, некогда окруженное ими со всех сторон, сейчас оказалось на отшибе, и к нему пришлось идти по сухой потрескавшейся земле.

Грунт за оградой был твердым, как бетон. Несколько раз взмахнув киркой, Дот вспотел, скинул белую рубашку и с облегчением окунулся в работу.

Копать пришлось долго. Уинсам отлучилась и принесла ему воды и сладкого сыра. Ветер доносил обрывки музыки, возгласы детей, смех женщин — это тоже подкрепляло силы.

Уинсам смотрела, как он работает, и рассказывала, отгоняя мух и глядя на углубляющуюся могилу:

— Сначала ушли мужчины. Года через два после того, как ты сбежал. А Бард не сдавался: присвоил себе всех женщин. Я сама от него дважды родила. Потом среди нас начались ссоры, ему это надоело, и он всех прогнал. Всех до одной. Теперь живет у дороги, в коровьем хлеву. Мы ему носим еду, но он с нами не разговаривает. И нам велит молчать: от наших голосов, мол, болит голова… — Она улыбнулась своим мыслям и добавила, увидев выражение на лице Дота: — Бард совсем не такой, как прежде.

— Я думал, он никогда не изменится, — пробормотал Дот, опершись на кирку.

— Зря ты тогда сбежал. Мы много об этом говорили. Из Барда словно пар выпустили. Ты был единственным, кому он мог все оставить. Неродная кровь, не стал бы ввязываться в ссоры…

— А как же Педдер? Или Гибкий Джо? Они были следующими в цепочке.

— Тоже мне, цепочка! — фыркнула Уинсам.

Закончив могилу, Дот сходил к реке и обмылся. Затем надел рубашку и вернулся к домам. По мере его приближения бурлившее вокруг Самеда веселье затихало. Дот еще никогда не видел своего друга в таком простецком виде: все его кольца и браслеты разошлись по детским рукам и сверкали в толпе, как звездочки; единственным украшением Самеда остался Дом для Многих, чей алый корпус дерзко сочетался с оранжевой рубахой.

— Сделано, — сказал Дот с легким вздохом.

— Ну и хорошо. — Самед встал. — А теперь, дети, надо вести себя тихо и печально, потому что человек хоронит свою сестру. Сейчас я заиграю грустную музыку, и мы вместе пойдем на кладбище. Только, чур, не бежать.

Дот зашел в дом.

— Оденься, мама. Я вырыл могилу для Ардент, будем ее хоронить.

Тело Ардент было почти невесомым: она оказалась гораздо меньше, чем он помнил. Дот и Бонне положили ее в заплечный мешок, который он понес на руках, вместо того чтобы цеплять на спину матери. Одетая в ночную рубашку Бонне шла рядом, положив руку на голову дочери. Они брели к кладбищу, словно зачарованные унылой музыкой Самеда.

Бонне спустилась в могилу, и Дот, став на колени, передал ей Ардент. Мать уложила тельце и затянула завязки на торбе. Уинсам и Дот помогли ей выбраться. Все происходило в молчании, лишь плакал аккордеон Самеда.

— Скажешь что-нибудь? — спросил он.

Дот и Уинсам переглянулись: они стояли по обе стороны Бонне, и каждый из них обеими руками держал ее руку.

— Лучше пусть Уинсам скажет.

— Ну ладно. Значит, так… Ардент.

Самед сделал проигрыш, чтобы дать ей собраться с мыслями, затем сложил меха.

Уинсам заговорила — медленно, с долгими паузами.

— Жизнь, которую прожила Ардент, была короткой и на первый взгляд никчемной. Но, как и все мы, девочка чувствовала на коже солнечное тепло. Она знала вкус пищи, запах очага и свежесть дождя. Ее уши слышали пение птиц и голоса людей — тех, кто был ей близок. Отец ее умер, когда она была еще ребенком. Однако он не бросил ее, как сделали бы на его месте другие. У Ардент была мать Бонне, что ухаживала за ней изо дня в день. А еще у нее был брат Дот. Правда, Дот ушел из дома, когда достиг среднелетия. Но ведь он вернулся, а это главное. И сейчас он вместе с нами, у ее могилы.

Бонне стиснула руку Дота.

— Пойдем по старшинству, — продолжала Уинсам. — Начнем с Сафиры. Каждая из нас бросит горсть земли на могилу Ардент. Затем дети заровняют яму, и мы пойдем к реке купаться. А потом будут поминки. Дот и его друг Самед привезли гостинцев. Накроем стол, посидим, выпьем за Ардент. И за Бонне, которая вернулась к нам из мира скорби.

Самед растянул меха, зазвучала музыка, и Сафира вышла вперед.

— Я знал, что ты все правильно скажешь, — шепнул Дот.

— Куда лучше, чем Бард, — добавила Бонне, следя за падающими в яму комьями. — Тот бы затеял проповедь и все испортил.

Ближе к концу поминок Дот отошел и направился к коровьему хлеву. Садилось солнце, и краски мира уже не резали глаз.

— Бард Джо? — позвал он в дверной проем. — Это Дот.

Не дождавшись ответа, он шагнул через порог.