Черный соболь - [3]

* * *

Читать в наступивших сумерках становилось все труднее, и Золотухин нехотя оторвался от газеты. Засветив керосиновую лампу, он подвесил ее над столом и вновь взялся за газету.

…Резкий, неожиданный стук в окно заставил Золотухина вздрогнуть. Он накинул полушубок и вышел на крыльцо. Там он увидел своего соседа эвенка, который тяжело и прерывисто дышал, облизывая языком пересохшие губы.

— Слышь-ка, Петрович, — охотник нерешительно топтался у порога, часто помаргивая обледеневшими ресницами, — что я тебе скажу… Я тут, однако, Варвару нашел. Мертвую.

— Чего? Как так мертвую?

Он шагнул к эвенку, но тот не успел ничего ответить, потому что в сенях загрохотало пустое ведро и на крыльцо вылетела Настасья.

— Ну, что я говорила? — Она подступила к мужу и уперла руки в крутые бока.

— Да погоди ты, — поморщился Золотухин.

Он потянул охотника в дом. Настасья вошла за ними, скинула телогрейку и продолжала:

— Мать-то валькина все глаза повыплакала. И куда, говорит, ее понесло, на ночь глядя? А только я так понимаю… — Округлив глаза, Настасья придвинулась к мужу. — Она над собой сделала что-то, не иначе.

— А может, Валька? — в груди у охотника что-то хрипело, как в испорченном механизме. Он покосился на свои валенки, начавшие оттаивать, и тронул Золотухина за плечо. — Ты как думаешь?

Не отвечая, Золотухин доверху застегнул полушубок. Толкнув плечом дверь, пропустил охотника вперед.

Всю дорогу шли молча. Хмурый Золотухин, заложив руки в карманы, широко шагал впереди, за ним спешил старый эвенк, а Настасья шла сзади, то и дело оглядываясь по сторонам.

В доме у Таюрских было тихо и сумрачно. Горький табачный дым наполнял небольшую комнату с низким потолком, остро тянуло кислым водочным перегаром. Мать Валентина неслышно возилась у плиты, а сам он, одетый и в сапогах, лежал на кровати и даже не повернул головы в сторону вошедших.

— А ну вставай, живо! — Золотухин подошел к Валентину и потряс его за плечо. — Говори, что еще натворил?

— Чего тебе? — Таюрский нехотя поднялся, спустив с кровати ноги.

— Как чего? — Стоявшая у двери Настасья всплеснула руками. — Еще спрашивает! Ты скажи лучше, что ты с Варей сделал, окаянная твоя душа!

— Ничего я не делал. — Валька покосился на мать. — Ну, дал ей разок… А вам-то что?

— Ты дураком не прикидывайся. — Золотухин хмуро взглянул на Валентина, потом перевел взгляд на его мать, вытиравшую фартуком уголки глаз. — Что у них случилось-то, не знаешь?

— Уходила я… — Михайловна виновато опустила голову. — Да вы не думайте, возвернется она. Чего не бывает между своими.

— Однако не вернется, — старый эвенк сказал это негромко, но все повернулись в его сторону. — Замерзла она…

— Валя, сыночек! — Михайловна медленно опустилась на стул у плиты. — Да что же это делается, господи!

— Что?.. Что ты сказал?.. — Валька шагнул было к охотнику, но остановился и провел рукой по лбу, на котором выступили капельки пота. Его потемневшие от табака пальцы слегка подрагивали…

Всю ночь Золотухин беспокойно ворочался с боку на бок, не в силах заснуть, а как только рассвело, поспешил на рацию и вызвал из района следователя.

* * *

Абашеев впервые видел вскрытие так близко. Закусив губы, следователь смотрел на усталое лицо покойной с лапками преждевременных морщинок и легкими тенями под глазами, на свисавшую с низкого стола худенькую руку, и его все сильнее охватывал гнев против человека, по вине которого эта молодая жизнь так нелепо оборвалась.

— Замерзла голубушка, обессилела и замерзла, — сказал старенький доктор, бережно закрывая простыней лицо покойной. Он сокрушенно покачал головой и повернулся к следователю.

И все-таки, что за нелегкая понесла ее в тайгу?

Абашеев пожал плечами. Ответить на этот вопрос мог сейчас только один человек — муж покойной.

И вот он сидит перед следователем в большой темноватой комнате в доме Золотухина.

У Таюрского простое, веснушчатое лицо. Спутанный чуб нависает на самые глаза, а опущенные плечи и расслабленная поза выражают какую-то обреченность.

— Что произошло-то? — Таюрский тяжело вздохнул, поднял на следователя глаза. — Я и сам никак в толк не возьму… Вроде бы и жили ничего, как все.

— Как все? — Не в силах сдерживаться, Абашеев поднялся и заходил по комнате. — Ничего себе… Избили жену неизвестно за что, а потом вытолкали ее на мороз. Да вы понимаете, что говорите?

— Не бил я ее, — Таюрский старательно разглядывал свои руки с чернотой под давно не стриженными ногтями. — За все время раз только и ударил. И никуда ее не выталкивал.

— Как же вы объясните, что она ушла?

— Ушла, и все тут… — вытащив папиросу из помятой пачки, Таюрский разминал ее негнущимися пальцами, не замечая, что табак сыплется ему на колени. — Может, наговорили ей на меня. А может быть, надоел…

По словам Таюрского выходило, что его жена ушла из дома тайком, когда он спал, а мать принимала в магазине пришедший из района товар. Она ничего не взяла из своих вещей, и, проснувшись, он подождал ее часа два, думая, что она задержалась у кого-нибудь из соседок. Однако Варвары все не было, и он пошел ее разыскивать. В первых двух домах ему ничего не сказали, и только в третьем он узнал от старика Орлова, что тот встретил Варю по дороге в Лосиху. Тогда он выпросил у Ивана Михайловича его гнедого жеребца и в буран искал по тайге жену, пока не провалился в наледь, переходя замерзший ручей.