Черный смерч - [40]

– Зря стрелы не трать! – командовал вождь. – Они потом в нас же полетят! Как лучники приоткроются, тут их и сшибайте!

Это люди понимали и сами. Жаль, что стреляющий из-за городьбы тоже должен приоткрыться в момент выстрела. Хорошо хоть раненый мэнк оказывался весь на виду и его можно было добить, а раненого человека немедля оттаскивали и перевязывали. Плохо, что раненый лучник – уже не боец.

Небольшая группа мэнков, прикрываясь щитами, выбежала к самым воротам. У этих врагов не было луков, те воины, что прятались за переносными укрытиями, тащили охапки хвороста и горящие факелы. Оборотни понимали, что просто городьбу поджигать смысла не имеет, морёный дуб считай что и не горит, а позади заточенных столбов насыпан вал, которому огонь и вовсе не страшен. Поэтому огненные стрелы летели поверх голов защитников, в дома. Впрочем, дома, надёжно обмазанные глиной, тоже не слишком боялись пламени. Будь иначе, что ни год, горело бы селение, подожжённое собственной неосторожностью. А вот ворота огня боялись, – на прясла морёную древесину не поставишь, а то сам же замаешься открывать да запирать проход. Вероятно, и мэнки знали это не хуже людей, потому что поджигатели направились прямиком к воротам. Однако весь их геройский порыв пропал зря, сделать они не успели ничего, – Тейко скомандовал, дружный рывок выдернул запорные клинья, и втащенное на вершину охватное бревно сыграло на хрупкие лозняковые щиты. Трое мэнков были убиты на месте, остальные, волей-неволей открывшиеся, немедля расстреляны в упор. На одного из мэнков Данок умудрился накинуть аркан. Извивающуюся фигуру потащили наверх, но переволочь через заплот не успели, разом три стрелы пробили тело чужинца.

– Ты гляди, что делают?! – воскликнул Ляха, жилистый мужик, пахарь по призванию, лишь в годину бедствий взявшийся за оружие. – Ведь своих бьют, тварюги!

– А ты бы согласился живым к ним в плен попасть? – спросил Мугон, распоряжавшийся на воротах. – Вот и они тоже лучше умереть согласны, чем в наших руках очутиться.

– Так у них колдовство поганое! – не сдавался Ляха.

– У нас тоже колдовство, да ещё и посильнее ихнего. Видел, как они Ромара боятся? Вот то-то и оно! Ромар из пленного, поди, всю душу вынул бы. А может, и с мёртвого чего вытрясет… Ступай, скажи Ромару, что у нас тут мертвяк чужинский, пусть распорядится, как с ним поступить. А вы трое бегите за водой и следите, чтобы огонь на ворота не перекинулся!

Последнее было сказано как нельзя кстати, поскольку оброненные факелы подожгли сухой хворост и теперь в двух шагах от заложенных ворот полыхал огромный костёр. Трое парней побежали к дому молодых вождей, возле которого уже несколько лет как был выкопан колодец. Обычно за водой ходили к роднику и колодцем никто не пользовался, но содержали его родичи в порядке, за что и хвалили теперь самих себя. Так или иначе, без воды люди не останутся.

Остальной воротной страже Мугон также нашёл дело. Защитники с ликующими криками подняли на верёвках второе бревно, чуть поменьше, но тоже весомое, и демонстративно установили его, показывая, что ждёт любителей сунуться к воротам.

Желающих попасть под бревно больше не нашлось. Расстреляв запас стрел, мэнки отошли к дальним кустам. После этого дети зубра приоткрыли проход, разбросали костёр и втащили в селение слегка обугленное, но так и не занявшееся бревно.

На том бой и кончился. Дети Лара потеряли троих человек убитыми да пятерых ранеными – тех, кто попал под вражеские стрелы. У мэнков серьёзно раненых не было, зато убито было десятка полтора. Так всегда и бывает – кто лезет вперёд, тот и в лоб получает. Применить магию мэнки так и не осмелились, верно, боялись, что безрукий повернёт их же силу против них самих. Калюта ушёл в свою землянку с чувством облегчения и одновременно тревоги. Селение отстояли, а вот Унику он подвёл.

Таши долго не мог понять, что случилось с Роником. Вроде бы вот он, мальчуган, сидит, как ни в чём не бывало, ни на какую хворь не жалуется, дышит ровно, ни ран, ни болячек на теле не видать, а сам – хуже чем мёртвый. И Турбо тоже – сначала скулил и пытался лизать Ронику лицо, а потом завыл переливчато, словно покойника увидел, убежал в степь и больше уже не вернулся. А уж собаку в таком деле не обманешь, она носом видит, что с человеком деется.

Мать, как чуток в чувства пришла, сказала, что не послушал её мальчишка, сунулся в верхний мир и теперь его душа заблудилась в неведомых просторах и никогда не найдёт дорогу к собственному телу. Этого Таши никак не удавалось постигнуть. Ну хорошо, во сне у человека тоже душа отлетает и бродит неведомо где, но поутру всегда возвращается в родное тело. Атут Таши и звал, и за плечо тряс, и уши тёр, словно обмороженному, – ничто не помогает. Сидит Рон как неживой, смотрит и не видит. И что ему понадобилось в верхнем мире? Сидел бы, где посадили, тряс погремушками да ждал бы, пока взрослые дело сделают. Нет, сунулся… Правильно мать не хотела брать его с собой, недетское это дело. Теперь вся радость оттого, что удалось-таки добыть священный нож, погублена. Поход, в котором гибнут люди, не бывает удачным. А Рон – лучше бы погиб; мёртвого хотя бы похоронить можно по-человечески, а потом поминать вместе со всеми ушедшими родовичами.