Черный русский. История одной судьбы - [22]

Франция, как и Англия, была благосклонна к черным. В сущности, отношение к черным в Париже того времени было еще более либеральным, чем в Лондоне. Реакция Джеймса Уэлдона Джонсона, афроамериканского писателя, композитора и интеллектуала, впервые приехавшего в Париж в 1905 году, позволяет представить себе, что мог чувствовать и Фредерик:

С того дня, как я ступил на французскую землю, я почувствовал, что во мне происходит какое-то чудо. Я почувствовал, как вдруг заново приспосабливаюсь к жизни и окружению. Впервые с детства я вернул себе это ощущение – просто быть человеком. <…> Внезапно я стал свободен; свободен от чувства надвигающейся беды, незащищенности, угрозы; свободен от противоречия, скрытого в таком двойственном явлении, как «человек-негр», и от бесконечных маневров мысли и поведения, которые оно вызывает; свободен от проблемы многих явных или неявных попыток приспособиться к разнообразным запретам и табу; свободен от особого презрения, особой терпимости, особого снисхождения, особого сострадания; свободен быть просто человеком.

Относительная малочисленность черных в Париже делала такого, как Фредерик, привлекающей внимание диковинкой и повышала его шансы на трудоустройство. Поскольку французов гораздо меньше заботили классовые различия, чем их солидных соседей-англичан, он, вероятно, нашел условия работы в Париже более благоприятными по сравнению с Лондоном. На улицах и в магазинах города слуг вежливо приветствовали словами «мадемуазель» и «месье» даже те прохожие, которые знали их настоящий статус. Да и жалованье и график работы у лакея были лучше, чем у официанта.

Поскольку Фредерик был очень интересным молодым человеком (судя по его фотографиям, сделанным около 1896 года), Париж должен был быть для него неограниченным полем для романтических приключений. Один белый американец, хорошо знавший город, отмечал не без зависти, что «французы не связывают негров с плантаторским прошлым, как это делаем мы. Привлекательные женщины взирают на них с любовью и восхищением – так Дездемона смотрела на Отелло». Еще большее отношение к Фредерику имеет замечание, что «повсюду можно видеть одно и то же. Цветными слугами, сопровождающими американцев, восторгаются хорошенькие французские горничные».

В 1890-е Париж во всем мире считался столицей современной городской цивилизации – местом, где стремился жить всякий, кто имел претензию на утонченность или положение в обществе. Пребывание там Фредерика было заключительным этапом в его освоении жизненных укладов и норм поведения. После Парижа – с его музеями и театрами, памятниками и широкими бульварами, кафе и модными магазинами, храмами высокой кухни и шумными варьете – едва ли в Западной Европе был другой такой город, который мог предложить Фредерику что-то, чего он еще не видел.

* * *

На протяжении следующих трех лет Фредерик активно путешествовал, по нескольку месяцев работая в разных городах, и дважды возвращался в Париж. Это подразумевало пересечение множества границ, и пусть даже в большинстве европейских стран не были нужны для въезда паспорта, официальный правительственный документ все же мог быть полезен для подтверждения личности; это также давало путешественнику защиту, если случались какие-то неприятности. Свое первое заявление на получение паспорта Фредерик подал в Париже 17 марта 1896 года. Среди вопросов, на которые он должен был ответить, был вопрос о том, как скоро он возвратится в Соединенные Штаты, на что он заявил: «Через два года». Однако неясно, на самом ли деле он так думал или же он просто назвал срок, который, по его мнению, оставит ему возможность выбора (американские паспорта нужно было обновлять раз в два года). Едва ли было в его интересах, чтобы заставить работников посольства заподозрить, что он покинул Соединенные Штаты навсегда. При этом он начал искажать свое прошлое, – что он продолжит делать и позже, – назвав местом своего рождения Луисвилл, штат Кентукки, а постоянным местом жительства – Бруклин. Возможно, он руководствовался тем, что Индия по-прежнему жила в Луисвилле и что не все жившие там черные были когда-то рабами. Упоминание же Бруклина могло предупредить бесцеремонные замечания второго секретаря в посольстве, с которым имел дело Фредерик и который, как и посол, его отец, был южанином.

После Парижа Фредерик отправился сначала в Брюссель, а затем в Остенде – популярный бельгийский курорт на Северном море. Там он работал в гостинице «Гранд отель фонтэн», которая, хотя и не была особенно дорогой, рекомендовалась в «Бедекере» – авторитетном туристическом справочнике того времени. В отличие от большинства других отелей в Остенде, закрывавшихся на холодное время года, «Гранд отель фонтэн» был открыт круглый год. Но Фредерик все же ушел оттуда и отправился на юг Франции.

Судя по всему, то была осень 1896 года, когда он впервые приехал на Ривьеру, и именно там его знания и навыки были признаны и вознаграждены замечательным образом: на один сезон он стал метрдотелем. Его нанял месье Ж. Морель, владелец знаменитого «Отель дез англе» в Каннах. Эта гостиница, расположенная на северном краю города, гордилась завидным южным расположением, прекрасным садом для гуляний, изысканными кухней и винным погребом, а также своими роскошью и комфортом, внимательным обслуживанием, наличием лифта, ванных комнат и телефона и предоставлением таких развлечений, как теннис и бильярд. Должность метрдотеля в крупном заведении вроде этого, обслуживающего взыскательных клиентов из разных стран, предполагала большую ответственность. О ней, кроме того, должны были мечтать опытные официанты – коренные французы. То, что Фредерик владел английским, – пусть даже он говорил с сильным акцентом – должно было быть ценно для гостиничного ресторана, так как в Канны приезжало много туристов из Великобритании. Но он не смог бы получить этой работы без владения разговорным французским, на котором ему нужно было общаться с начальством, официантами и остальными сотрудниками. Ему также необходимо было научиться понимать психологию и культуру, свойственную разным сословиям и национальностям, с представителями которых он имел дело.