Черный поток - [9]

Держась за руки, мы побрели по крутой улочке, вымощенной булыжником, к ближайшему винному кабачку, чтобы отметить нашу встречу.

— Ну как ты? — спросила я его, когда мы уселись на скамейку под знакомыми гирляндами клематиса.

— О, я сидеть на Шпиле, и я смотреть, — шутливо сказал он.

— Видел что-нибудь интересное? Его голос стал тише:

— Примерно в двух лигах от берега там есть маленький городок. Совсем маленький, но мы постоянно смотрим на него в Большой Глаз. Это наш новейший телескоп, его линзы — вершина искусства. Ты должна подняться к нам и посмотреть, как я работаю.

— Зачем?

— Тебе будет интересно — такое любому было бы интересно.

— Это мне-то? Я видела Аладалию, и Порт Первый Приют, и Умдалу. Зачем мне смотреть на какой-то маленький безымянный городок? Держу пари, я все равно ничего не увижу — он ведь так далеко.

— Его видно совсем не так плохо, как ты думаешь. Мы же очень высоко.

— Ну и что ты видишь?

— Людей.

— Вот удивил. Я думала, драконов.

— Совсем маленьких человечков.

— Что, гномов?

— Оставь свой сарказм, сестричка. Для меня это очень важно.

— Важнее нашей встречи спустя целый год?

С явным усилием отбросив серьезность, он рассмеялся:

— Нет, конечно. Давай утопим этот год, а? — И он осушил свой стакан. — Я тут знаю одно замечательное заведение. Потом. Когда нам захочется перекусить. Как ты смотришь на сладкий рис с приправой и кебаб?

И он тихонько стукнул меня по плечу. Каким-то образом именно это место болело у меня уже очень давно.

Я уволилась с «Голубого солнца» и поселилась на некоторое время в маленькой комнатке под самой крышей, прежде всего написав матери и отцу, что скоро приеду, и оставив письмо у хозяйки причала, чтобы она отправила его с первым судном, которое пойдет вверх по течению.

Капси был искренне счастлив, что видит меня, я чувствовала, как сильно он меня любит; все эти эмоции слегка сбили меня с толку, иначе я бы ни за что не согласилась на его предложение. Ведь в то время мне казалось, что я поступаю очень правильно и смело; и даже защищаю честь своего пола.

Через пару дней я смягчилась и спросила:

— А что там поделывают эти твои маленькие человечки?

— Маленькие, потому что находятся на расстоянии предельной возможности Большого Глаза.

— Ну, это-то я понимаю. Он нахмурился.

— Но в ясный день, когда нет ветра, даже можно отличить мужчин от женщин. Все женщины у них в черном.

— Откуда ты знаешь, что это женщины?

— Дети. Иногда они берут с собой в поле детей.

— Это могут быть и мужчины.

— А мужчины могут кормить детей грудью? Это разглядел наш самый зоркий наблюдатель… — Он запнулся перед тем, как назвать имя: — Хассо.

— Ага, — сказала я; к этому я была почти готова.

— Он шлет тебе свои искренние извинения, Йалин. Я залилась краской; неужели мой брат все знает о той ночи? Рассердившись, я была готова уйти; однако вместо этого пожала плечами и сказала:

— Мне кажется, вы тут строите выводы на половых извращениях какого-то мужчины, который, к тому же, находится за много лиг от вас!

Он нетерпеливо махнул рукой.

— Может быть, да, а может, и нет. Люди на том берегу никогда не подходят к реке. Самое большее, что они спускают на воду, — это доску. Они никогда не ловят рыбу. Возле воды нет даже никакой лачуги, сколько мы ни высматривали. Почему?.

— Потому что… только женщины могут плавать по реке…

— Ни одна их женщина не подходит к реке ближе чем на лигу. Я уже говорил, это маленький городок — а где же большие города, если такие есть? Наверное, есть. Они внутри страны; так далеко, как только позволяет обитаемая зона.

— А если предположить, что здесь начинаются пустыни? Так же, как у нас.

— Вряд ли.

— Значит, они не любят реку; это было ясно с самого начала. Что еще?

— Еще, Йалин, они сжигают женщин.

— …Что?

— Около шести месяцев назад, когда Большой Глаз вступил в строй…

— Только суда вступают в строй, дорогой братец.

— Ну как сказать… словом, в Большой Глаз мы увидели, как за городом собралась толпа. Потом подъехала повозка и остановилась перед чем-то, похожим на кучу дров. Одну из маленьких черных фигурок — мы еще не знали, что это женщины — стащили с повозки… Затрещало пламя, а в небо поднялся дым.

— Это правда?

— Клянусь Книгой, да.

— Но зачем такая жестокость?

— Потому что они ненавидят реку и боятся ее. А женщина принадлежит реке. А огонь — враг воды.

Я крепко схватила Капси за руку.

— А вода, — сказала я, — гасит огонь.

Это и стало началом конца. Ну, возможно, не лично моего, но несомненно: все это привело к трагической череде событий, ставших роковыми для моего храброго, но безрассудного брата.

На следующий день я карабкалась по этой чертовой бесконечной каменной лестнице. Капси поднимался следом за мной; я, по крайней мере, могла задавать темп.

Лестница сделала вокруг Шпиля три витка, когда мы наконец добрались до верхней площадки. Она была шире, чем мне казалось снизу около семидесяти пядей в поперечнике, а по краям было установлено ограждение. Восточный склон скалы служил своего рода щитом от ветра — не столько от восточного, который дул не чаще тридцати дней за весь год (если только он не отличался от речного ветра), сколько от ветра вообще, ведь на такой высоте любой щит был все-таки лучше, чем никакой. На западном краю площадки, закрывая вид на дальний берег, находился наблюдательный пункт — низкое кирпичное здание, крытое шифером.