Черный передел. Книга 2 - [21]

Выдержав паузу, Мазалини продолжил:

– Досточтимые господа, братья! Начинается второй, заключительный этап нашего генерального наступления. В чем он будет заключаться? Вы получите детальную программу для каждого, а я в общих чертах сообщу вам, что наряду с традиционными мерами воздействия и разрушения мы применим новейшие разработки западных ученых по дегенерации личности, по необратимым изменениям психики, мышления, включая оккультные методы влияния на мозг, а также уникальные способы, угнетающие биологические возможности организма человека, вплоть до дистанционного облучения государственных чиновников, влияющих на политику перемен. Словом, вся мощь современной западной науки обрушивается на объект нашего внимания. – Мазалини снова замолчал, сложил руки на груди, давая возможность каждому проникнуться сознанием великого дела, порученного им, агентам ассоциации, в России.

– Скажите, синьор, – поинтересовался Субботин, – неужели российские аналитики и органы КГБ позволят нам действовать столь безнаказанно?

– В том-то и дело, – оживился Мазалини, – вы не нарушите ни одной строчки их законов. Лишь очень немногие в России будут догадываться или даже понимать, что с ними происходит. Но, во-первых, вы будете следовать в русле официальной политики властей, а во-вторых, особенно догадливых мы поставим в положение идиотов, превратим их в посмешище, найдем способы их унизить, оболгать, наконец. Время неумолимо и очень скоротечно. Вы сами скоро убедитесь – все перевернется с ног на голову. Литература, театры, кино будут пропагандировать самые низменные чувства. И, наоборот, мы будем всячески поддерживать и поднимать тех российских творцов, которые станут сами насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ насилия, секса, садизма, группового предательства…

И вдруг Мазалини замер, будто громом пораженный. Застыли и агенты, явственно заслышав странные звуки. Таких им еще никогда не доводилось слышать – зазывно звучала древняя труба, напоминающая свирель.

– Что это? – воскликнул Мазалини. – Такая труба в древние времена звучала исключительно во время священных событий. Само Провидение пришло к нам на помощь!

Все кинулись к выходу, надеясь увидеть чудо. Телохранители, освещая себе дорогу факелами и мощными фонарями, вскоре обнаружили на каменистой тропе окованный медными полосами сундук.

– Откройте крышку! – приказал Мазалини. Сундук был доверху наполнен деньгами, они были аккуратно сложены в пачки. Ни записки, ни пояснения, откуда взялось в пустынном месте сие богатство, не было. Лишь синьор Мазалини, погасив улыбку, пожевал сухими губами и приказал отнести деньги в монастырь…

* * *

(Из дневника мамы Зины) «Вчера собирались ветераны 13-й армии. И здесь я неожиданно встретила человека, которого в юности любила. Ох, какой это был бравый лейтенант, командир разведвзвода. Орел! А сейчас… навстречу поднялся искалеченный, изломанный жизнью инвалид… Себя не замечаешь, но… годы, вечная борьба за существование берут свое. Обидно и горько. Мечтали о вечном счастье после Победы, а что получили? Шиш да маленько. Порой, завидуешь солдатам, что полегли в бою за Родину с мыслью о светлых днях. Горько».

* * *

Мама Зина с трудом дотащилась до порога своей квартиры. С утра чувствовала себя неплохо, решила сходить в магазин «Ветеран», в клуб, на встречу с ребятами, но… после посещения «Ветерана» сжало сердце так – не захотелось жить. Полки магазина были пусты, прилавки сверкали никелем и стеклом. Молоденькие продавщицы, сбившись в правом крыле магазина, пили чай, о чем-то оживленно болтали. Ветераны заглядывали в отделы и тотчас выходили, каждый по-своему реагировал на такое «изобилие» продуктов. Это становилось ужасающе привычным – пустые полки в магазинах, универсамах, булочных. Словно мор прошел по России. Неужто все это делалось ради народа, ради перестройки? Народ ведь никого не просил об этом. Что-то надобно было переделывать, но… с умом. А у нас каждый лидер мнит себя гением, крушит вчерашнее ради завтрашнего, не утруждая себя мыслями о том, как будет жить народ. Один проводил раскулачивание, коллективизацию, другой обгонял Америку, третий… тоже решил одним махом семерых убивахом. За молоком вырастали невероятные, с полкилометра, очереди, за хлебом и колбасой по 2 рубля 40 копеек очередь занимали с вечера, привычно писали на руках номера чернильными карандашами. Вот и сегодня мама Зина для успокоения совести, чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, приобрела в киоске две пачки кориандра. Приправа была неплохой, но не было мяса. На рынке его полным-полно, но страшно дорого.

Не сразу отперла дверь, руки дрожали. Прошла в свою комнату, скинула с плеч старенькую кофту, опустилась на венский стул с плетеной спинкой, невольно стала думать все о том же, наболевшем: «Господи! Святый Боже! Объяснил бы нам, грешным, за что нашей несчастной России выпадают такие страшные испытания: то первая мировая, то гражданская, то Отечественная, то битвы за кукурузу… Помнится, в конце войны в Померании очень сильно цвела сирень, нечем было дышать. А назавтра бригаде предстоял штурм так называемой „долины смерти“. Укрывшись за камнями, солдатушки размечтались о житухе после войны. Ни тебе холода, голода, пакостей, предательств, солнышко одинаково будет светить всем. А наутро… Эх, лучше не вспоминать. И вот дожили до полного счастья… Порой становилось стыдно за то, что осталась жива. Как смотреть в глаза бывшим солдатам ей, агитатору, политруку роты? Сейчас Анатолий придет с работы, что она предложит ему на ужин? Картошку. Одну кормилицу, русскую выручалочку. Слава огороду, что едва дышит внизу под окнами».