Черный передел. Книга 1 - [21]

Позже стало известно и другое: головокружительная карьера Щелочихина началась после того, как министром МВД Советского Союза был назначен его родной дядя.

– Я, Русич, всякое видывал, – затвердел скулами Петр Кирыч, – посему на каждого стоящего работника завожу служебное досье. На бездарей бумагу не трачу. Помнится, когда мне про тебя доложили, я тоже завел досье. Кстати, удивился очень: мужик головастый и рукастый, но не в почете, орденов нет, званий тоже. А у нас, сам знаешь, специалист без наград вызывает подозрение. – Глаза директора залучились доброжелательностью. И брови-козырьки, отращивая которые, он старался подражать Генеральному секретарю ЦК, снова задвигались. – Н-да, нынче в стране говорунов развелось больше, чем делателей. – Бросил взгляд на Нину Александровну, боковым зрением отметил: референт не зафиксировала последнюю фразу для истории. Женщина поняла ошибку, спохватилась, принялась быстро заносить в разлинованную тетрадь только ей одной понятные загогулины. – В счастливое время мы с тобой нынче живем, Русич, – добродушно заметил Петр Кирыч. – Когда еще такое было: всего в достатке, по заслугам каждый награжден, работаем честно, гуляем, позволяем мелкие вольности, как все свободные люди. У нас, поди, орденоносцев больше, чем во всем остальном мире. А жратвы? А питья? А что будет при коммунизме? То-то.

– Извините, какие еще будут ко мне вопросы? – не выдержал изнуряющего разговора Русич. Он отлично понимал: не для душеспасительной беседы пригласил его грозный Щелочихин. – Там третья линия контроля на ремонте, и я хотел бы…

– Почему ты до сих пор не в партии? – Петр Кирыч впился в лицо Русича острыми сверлящими глазками. Переход в разговоре был столь неожидан, что инженер на мгновение опешил.

– Как вам сказать… – замялся он. – Считаю, что еще не созрел.

– Ты, брат, мне горбатого не лепи. И отговорку оппортунистов оставь для собутыльников. С пятым пунктом у тебя вроде бы в порядке, фамилия Русич. Из сербов, что ли?

– Из русаков!

– Порядочный человек нынче вне партии себя не мыслит, – продолжал Петр Кирыч. – Не идут в партию либо люди, у которых в биографии червоточинка, либо… те, кого не принимают. – Директор рассмеялся, считая шутку удачной.

– Меня уже многократно проверяли, – спокойно отпарировал Русич, пытаясь быстрее завершить неприятный разговор, – анкету по третьей форме заполнял, на шестнадцати листах.

– И что же?

– Вроде все прошло. В белой армии не состоял, колебался вместе с партией.

– Остроумно! – внезапно насупился Петр Кирыч. – Быстро ты, однако, осмелел. В кабинет вполз, как кролик перед забоем, а тут… За подобные хохмочки под моим кулаком тыщи умников гнили на чудной планете. Слышал, поди: «Магадан, Магадан, чудная планета»?

– Еще бы. «Двенадцать месяцев зима, остальное – лето». – Русич пытался перевести разговор в шутливое русло, запоздало поняв, какую вредную и опасную фразу произнес. Стоит только директору сообщить куда следует, и… грехов потом не оберешься.

– Галина Ивановна все еще не вернулась из командировки? – совершенно неожиданно сменил тему разговора директор.

– Кажется, нет, – чужим голосом ответил Русич. «Черт побери, – изумился он, – откуда директор о Галине-то знает».

– Н-да, счастье само по себе не приходит, – назидательно проговорил Петр Кирыч. – Его надобно выстрадать, выплакать, выгрызть. – И, не давая Русичу вставить фразу, начал доверительно рассказывать о собственных семейных передрягах, бросая временами многозначительные взгляды в сторону Нины Александровны. Оказывается, первая жена у него умерла рано, вторая покинула его, когда он получил назначение на Колыму. Третья супруга была из местных, магаданских, и имела два неоспоримых достоинства: мастерски готовила рыбу юколу и пила, не разбавляя, спирт. И еще она оказалась гордячкой, патриоткой – отказалась уехать из Магадана в Старососненск. А с последней женой не повезло: все время болеет, не встает с постели…

Русич сидел словно на горячих угольях, упорно ловил себя на одной мысли: еще мгновение, будь что будет, он резко встанет, ничего не объясняя, и выйдет из «опочивальни» директора. Однако хитроумный Петр Кирыч чутко улавливал каждое изменение настроения и опережал противника на мгновение:

– Ну, что опять напрягся? Расслабься. И слушай меня.

– Вы не могли бы, Петр Кирыч, говорить со мной на «вы»? – Сквозь зубы процедил Русич.

– На «вы» я говорю только с врагами, но… если желаешь, могу сделать исключение. Послушай. Ладно, послушайте, товарищ. Мир слишком прекрасен, чтобы без нужды делать друг другу гадости. Я пригласил вас сюда в ваших же интересах. Стоит ли за неумышленные ошибки отправлять человека за решетку?

– Это что-то новое. – Русичу показалось, что он уже привстал со стула, но последняя фраза заставила его опуститься на жесткое сиденье.

– Да-да, тюрьма, она, брат, всегда рядом с любым человеком. Не забывайте, у меня тысячи больших и малых забот, а я уделяю вам столько времени. – Петр Кирыч встал из-за стола, достал из холодильника бутылку «ессентуков», покрытую инеем, налил до краев шипучки, выпил. Повернул к Русичу каменное лицо. – А почему чай не пьете? Настоящий чай, индийский. – Вернулся на свое место, положил руки на стол. Смотрел на Русича и молчал. А тот опустил глаза. – Ну, все продолжаете мучительно гадать, к чему директор клонит? Кстати, любопытная деталь: в глубокой древности в Китае подозреваемый отвечал на вопросы следователя с сухим рисом во рту. Если этот рис во рту оставался сухим и во время допроса, человека обвиняли в ложных показаниях.