Черный охотник [авторский сборнник] - [33]

— Зачем вы меня поцеловали? — спросил внезапно юноша.

— Потому что вы мне очень нравитесь, Давид! — спокойно ответила Нанси.

Она сидела, опершись подбородком о ладонь, и пристально глядела в огонь.

— А не потому, что вы… вы чувствуете жалость к мне? Не потому, что я деревенский простофиля, как говорила про меня мадемуазель Шарметт?

— Вы самый мужественный человек на свете, Давид, за исключением лишь одного — и это Питер Джоэль, Черный Охотник.

— Вы знаете его? — воскликнул юноша и чуть не привскочил с места.

— Я очень люблю вашу мать, Давид, и мне кажется, что она меня тоже немного полюбила. Я бы сказала, что она сумела глубже заглянуть ко мне в сердце, чем кто-либо другой до сих пор, и, пожалуй, этим, главным образом, объясняется то, что я поцеловала вас. Вы мне стали очень близки благодаря вашей матери, Мэри Рок. Она вошла ко мне в сердце и заняла там уголок, который навсегда останется для нее. Она передала мне повесть Черного Охотника, и я люблю его за все то, что он сделал.

Услышав ее слова, молодой охотник вдруг захотел прижаться лицом к золотистой головке девушки, чтобы выразить ей свою благодарность.

— Как жаль, что Анна совершенно иначе думает об этом, — сказал он. — Она боится его, не доверяет ему и даже ненавидит.

— А между тем она должна была бы любить его ради вас! — удивилась Нанси Лобиньер. — Эти четырнадцать дней и четырнадцать ночей, что он шел через леса, неся вас на руках…

Девушка слегка вздрогнула и умолкла. Внезапно она подняла глаза на юношу и заметила, что его глаза буквально горят.

— Но вы мне еще не начали рассказывать всех новостей, Давид, — сказала она с улыбкой. — Пожалуйста, начните скорее и не пропускайте ни одной детали. Я хочу знать все, что случилось с вами до той самой минуты, пока вы дошли до этой двери.

Мало-помалу Давид начал чувствовать, что отходит и душой и телом. Теперь, когда не было с этой девушкой никого, кроме молодого охотника, она сумела в несколько минут обнажить свою душу и сделаться его другом — таким другом, словно он знал ее много лет. Если она и заслуживала репутацию кокетки, то ее искренность и врожденная доброта скрывали от юноши этот маленький недостаток. Если ее красота давала обильную пищу ревнивым и завистливым языкам, то Давид вовсе не хотел верить всем сплетням. То обстоятельство, что она стояла, опираясь на руку капитана Талона, нисколько не умаляло ее достоинства, а поцелуй, которым она наградила его, Давида Рока, не внушал ни малейшего подозрения насчет ее намерения. У юноши было такое ощущение, словно он вдруг нашел надежное пристанище.

Он не стал рассказывать ни о своем приходе в Квебек, ни про неожиданную встречу с Анной, а начал, как просила Нанси, с замка Гронден. В лице девушки отражались его собственные переживания, по мере того как он рассказывал. Ее сочувствие и умение быстро вникать во все вливали радость в его сердце, и понемногу стало испаряться то чувство разочарования, которое охватило недавно его душу.

Только однажды Нанси Лобиньер прервала его и достала письмо, которое его мать написала ей.

«Что-то такое в моей душе говорит мне, что вы, так хорошо знакомая с Квебеком, не оставите без внимания моего мальчика и присмотрите за тем, чтобы с ним ничего не приключилось. Вы старше Анны и сумеете быть большой поддержкой для Давида, если захотите…»

— Таким образом, Давид, вы видите, что немного принадлежите мне, — сказала Нанси. — У меня есть много общего с Анной: и у меня нет матери, и я тоже ее не помню. Но зато я буду матерью для вас… и для Пьера Ганьона.

Давид рассказал ей про свою встречу и знакомство с Пьером Кольбером и о том, что случилось ему видеть у монастыря при свете фонаря.

— Куда бы могла Анна ехать в такой час с интендантом? — спросил он, закончив рассказ. — Я теперь упрекаю себя за то, что не окликнул их.

— И тем не менее я вполне понимаю, почему вы этого не сделали, — медленно произнесла Нанси, все еще глядя в огонь. — В этом было много необычайного… ночью, с Биго… Я не люблю его, Давид. Я открыто признаюсь в этом, несмотря на то, что Пьер Ганьон надо мной смеется и не перестает твердить мне про золотые горы, которые интендант сулит вам. Я не доверяю этому человеку. Но надо полагать, что у Анны была какая-то цель, если она согласилась ехать с ним в такой поздний час, — и, наверное, благая цель. И будем надеяться, что завтра мы узнаем об этом. Я нисколько в этом не сомневаюсь.

Она долго сидела, не произнося ни слова, скрыв рукою лицо от Давида. А потом она просияла и с радостной улыбкой повернулась к нему:

— Давид, я все это время от вас кое-что скрывала. Я ждала, пока настанет подходящая минута, чтобы рассказать вам. Я знаю, что это будет неприятно вам. Я уже больше не пользуюсь доверием Анны. Мы с ней поссорились.

Давид в изумлении уставился на нее, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово.

— И ссора произошла, главным образом, из-за Биго и… из-за вас, — продолжала Нанси. — Я презираю Биго и не доверяю ему. Анна любит его и так безгранично верит ему, что во мне это вызывает возмущение. Я знаю, что этот человек представляет собой, а Анна почему-то считает его душой Новой Франции. Я откровенно сказала ей все, что я думаю о нем, и она была взбешена. Я посоветовала ей увезти вас обратно в замок Гронден, а она ответила, что во мне говорит ревность. Я пыталась уверить ее, что во мне говорит только желание видеть вас обоих счастливыми, а она крикнула, что я задалась целью полонить вас в свои сети и что поэтому я так бесстыдно распустила волосы в лодке. Я не выдержала и ответила, что в то время я нисколько не думала о вас, а теперь, пожалуй, буду… Это совершенно вывело ее из себя.