Черный маг - [51]

«Что значит, завтра? — не поняла Габи. — Я же должна освободить твою комнату сегодня".

«Завтра освободишь. Тебе, небось, часа три паковаться надо, а я умираю спать».

«А где же ты…вы… сегодня будете спать?»

«Я думаю, у Беллы найдется для меня свободная гостевая комната на одну ночь», — по-хозяйски распорядилась Тамара и решительно направилась на кухню помогать Белле с ужином. На этот раз они ужинали все вместе — на радостях в честь приезда Тамары Белла нарушила свои хозяйские правила, и даже угостила всех настоящим французским коньяком. Так Габи представился случай второй раз есть и пить за хозяйским столом, где для комплекта не хватало только Эрни.

И словно образ его витал не только над Габи, Иоси ни с того, ни с сего подмигнул ей и предложил:

«Не завершить ли нам праздничный вечер любительским исполнением русского романса? Иди, Белла, к роялю!»

Белла пожала плечами, но за рояль села и довольно складно сыграла первые аккорды романса «Нет, не тебя так пылко я люблю!», а Иоси подхватил слабым, но приятным тенором почти без акцента: «Не для меня красы твоей блистанье!» и дал знак Габи: «Давай, не подводи!». Так что той ничего не оставалось, как повести их за собой: «Люблю в тебе я прежнее страданье и молодость погибшую мою!»

На погибшей молодости Иоси закашлялся, Белла захлопнула крышку рояля и все кроме Габи отправились спать. Тамара на прощанье поцеловала Габи и подвела итог:

«Я вижу, вы тут без меня неплохо спелись».

«Неплохо, так что мне самая пора убираться» — согласилась Габи и начала составлять посуду в мойку. Она вытряхнула мусор, вытерла стол и загрустила — маленькая передышка на «Вилле Маргарита» закончилась, нужно собраться с силами и опять начинать жить. Куда же ей податься?

Утром, выкладывая перед Иоси лекарства и пол-питы с маслинами, она отвечала ему невпопад, потому что все еще искала ответ на этот вопрос. Ей показалось, что Иоси обиделся — он сказал: «Я вижу, тебе не до меня» — и умолк. Но ей и вправду было не до него, она продолжала ломать голову, куда бы ей деваться, пока поспешно запихивала в чемодан свои пожитки, которых оказалось больше, чем она предполагала.

В самый разгар сборов, когда неподатливая крышка переполненного чемодана никак не хотела закрываться, в комнату к ней ворвалась Тамара, вполне восстановившая себя в образе прислуги:

«Тебя к телефону! — выкрикнула она. — Мужской голос! Срочно!»

«Эрни!» — вспыхнуло в груди Габи. — Только он знает номер этого телефона!»

Она побежала вслед за Тамарой на кухню и жадно схватила белую трубку.

«Неплохо ты спряталась от меня, женка, — игриво проворковал в трубке голос Дунского. — Немало крови я пролил, пока достал твой номер!»

2

Самолет, завывая для острастки, помчался по взлетной дорожке, и добился своего — сердце Габи затрепыхалось и закатилось куда-то вниз под ребра. Недавно она прочла славный романчик одной американской феминистки, в котором утверждалось, что страх полета присущ всем сексапильным женщинам. Он будто бы однозначно связан с активностью женских гормонов, из-за чего боязливая героиня романчика, очутившись в Европе, охотно переходила от одного любовника к другому, лишь бы не оказаться снова в самолете по дороге к себе в Америку.

А бедная сексапильная Габи, подавляя страх полета, как раз летела в Европу, где менять любовников ей вряд ли предстояло. Потому что ее сопровождал в Европу законный муж, вернувшийся совершенно преображенным. Во-первых ему так плохо пришлось в Киеве, что он снова полюбил Израиль, во-вторых ему было там так одиноко, что он снова полюбил Габи, а главное — он похоронил там маму и продал ее квартиру на Крещатике, отчего сильно разбогател. Не так сильно, конечно, чтобы откупить у Беллы «Виллу Маргарита», но достаточно для того, чтобы снять новую квартиру в приличном районе и слетать с Габи в Европу до начала занятий в киношколе.

Внезапная идея этой авантюры возникла у Дунского после посещения им своего любимого парикмахера Давидки, всякий раз превращавшего его на некоторое время в демонического красавца. Неясно, что делал Давидка с непослушным чубом Дунского, но первые две недели после стрижки тот был так хорош, что даже молоденькие девочки начинали строить ему глазки на улице и в автобусе. Как утверждал Дунский, именно ради Давидкиной стрижки он покинул родной Крещатик и возвратился на негостеприимную родину хумусов и хамсинов, которые ненавидел в равной мере, сам понимая, как это несправедливо.

Дунский ушел в парикмахерскую нормальным лохматым евреем, оставив Габи принимать душ в скромном гостиничном номере, снятом ими с понедельной оплатой до того дня, когда можно будет въехать в новую квартиру, Из парикмахерской он вернулся демоническим красавцем, во вновь остриженной голове которого бушевали идеи совершенно другого масштаба.

«Завтра мы летим в Европу, — объявил он, не переведя дыхания после быстрого бега на четвертый этаж, вызванного очередной поломкой гостиничного лифта. — Я уже заказал билеты».

«Почему завтра, а не сегодня?» — поинтересовалась Габи сквозь жужжание сушилки для волос, думая, что он шутит. Но он нисколько не шутил.