Черный котел - [33]

— Поэтому я считаю, что сегодня мы должны избегать ненужного шума.

— Господи боже, — проговорил Тюгесен, повернувшись к Мюклебусту. — Он говорит, что еще одно судно погибло и шкипера убили.

Оба вышли на цыпочках. Энгильберт слышал, как они шептались и вздыхали за стеной.

Конечно, вскоре они перестали говорить шепотом и Тюгесен своим низким голосом запел. Но негромко и словно сквозь слезы. Судя по мелодии и словам, это был похоронный псалом:

О ночь, твоя луна, быть может, скоро

узрит мой бледный лик с потухшим взором.

Пусть утренней зарей она мне улыбнется

и вздох последний мой с зарей сольется.

Энгильберт тяжело опустился на кровать и предался размышлениям.

Если причина этого несчастья — Свава, то произошло ужасное недоразумение, против его воли и желания. Может быть, он совершил непростительную глупость, доверившись своей соотечественнице. Душа исландца не похожа на души жителей других стран, она страшна, опасна, ведь Исландия — страна глетчеров и вулканов, горячих источников, землетрясений, поджогов и убийств, страна колдовства и пророчеств. Он вспомнил волшебное заклинание Свавы, в котором фигурировали игры ведьм в вышине. Он вспомнил также, как Стефан Свейнссон однажды сказал, что его жена происходит от Эрика Мурта, побочного сына короля Харальда Серошкурого[5], который поселился, по преданию, в Исландии. Но Энгильберт тогда не подумал, что в жилах Свавы течет кровь самого Эрика Кровавый Топор! Еще того хуже, она — потомок Гунхильд, матери королей! И может быть, от этой отвратительной и коварной женщины она и унаследовала колдовские чары.

А ее талисман, что он принес ему, кроме горя и обид? Его могущество направлено не на счастье, а на беду. Он совлек его с избранного им пути ввысь. Он заставил Томеа из Кванхуса полностью ему подчиниться… уже на другой день после того, как он получил талисман, она, словно повинуясь волшебной палочке, отдалась ему дико и бесстыдно, и с тех пор они не раз встречались и она всегда была ему покорной. Свава своим искусством превзошла колдунью из Кванхуса и сделала ее послушным орудием в его руках.

Мало того, Энгильберт убедился, что его власть над женщинами возросла стократ. Повсюду, где бы он ни появлялся, ему навстречу сверкали страстью женские глаза. Вдова Люндегор, которая держала себя так высокомерно, пришла к нему как-то ночью и с той поры стала мягким воском в его руках. И так вели себя не только земные женщины, женщины-тролли от них не отставали. Не раз он видел их в сумерках между камнями на болоте Кванмюрен, слышал, как они хихикают, хохочут, не раз они навещали его во сне. И однажды даже сама фру Свава явилась ему во сне… Она сидела на троне, покрытом черным мхом, он опустился на колени у ее ног, и она погладила его по голове и обнажилась для него…

Все это, конечно, прекрасно, от этого дух захватывает. Но для его души это яд, колдовство вероломно толкало его вниз, в пропасть, откуда он с таким трудом поднялся. Он даже был вынужден признать, что никогда в жизни не падал так низко, не погружался так глубоко в грязное болото животных чувств, в недостойную зависимость от чувственных желаний и мыслей. С грустью и трепетом вспоминал он то благословенное утро на болоте Кванмюрен, когда он в облаках увидел крест!

Увы! Не раз пытался он вернуться на путь духовного восхождения. Но это так и не удалось. Сомнений нет: он находится во власти могущественных злых сил и Свава заодно с этими силами. Она не хочет ему добра. Она восседает на троне из черного мха и сеет вокруг свои злые желания.

Он взял кошелечек с ее волосом и открыл его.

«Освободись от наваждения! — шептал ему внутренний голос. — Пусть огонь пожрет его!»

Но вид темного живого волоса сразу зажег в нем страстное вожделение. Он обвил волос вокруг пальца, прижал к губам и почувствовал, как снова преисполняется его чудесной силой.

Дождь перестал, но воздух был тяжелый, насыщенный туманом. Вместе с четырьмя другими потерпевшими катастрофу на «Мануэле» Фредерик побывал в морском арбитраже и шел теперь на хутор. Он очень устал, шел как лунатик, без мыслей. Около школы его кто-то окликнул. Это был старик Верландсен. Он стоял в воротах школьного двора, вид у него был смущенный, растерянный, Глаза за сильными стеклами очков опухшие.

— Боже мой, боже мой, Фредерик, — сказал он. — Вот что произошло!.. И я тоже в этом повинен!

— Вы-то при чем? — спросил Фредерик и чуть не улыбнулся. Старик нередко говорил такие глупости, хотя вообще-то он был человек умный. Он всегда готов взять на себя ответственность и вину за что угодно.

— Ведь это я постарался, чтобы он ушел вместе с тобой в море, — сказал Верландсен, глядя прямо в глаза Фредерику. — Я просил за Ивара судью и Бергтора Эрнберга. А то делу был бы дан ход…

— Значит, такова господня воля, — сказал Фредерик, лишь бы что-то сказать.

Верландсен благодарно пожал ему руку:

— Да, Фредерик, пусть это будет нам утешением и надеждой. Иначе со всем этим невозможно смириться. Но я все же не могу не думать о том, что вел себя как старый дурак. И это не в первый раз. Частенько бывает, что против своей воли становишься причиной чьего-то горя. Хочешь человеку добра, а получается наоборот. Я не могу этого понять, Фредерик. Я уже так стар, что не надеюсь понять это когда-нибудь. Смещение ценностей… но у меня никогда не хватало ума понять это. Однако мне нужно на работу, Фредерик. Загляни ко мне как-нибудь!