Черный Карлик. Легенда о Монтрозе - [11]

— «Спасибо»! — воскликнул карлик тоном глубочайшего презрения. — Изволь, прими мою благодарность на здоровье! И пусть она принесет тебе столько же счастья, как мне, когда ее расточали передо мной… И как всякому жалкому смертному, слышащему повторение этого словечка из уст себе подобного, жалкого червя!.. Прочь отсюда! Или работай, или ступай прочь!

— Слышите, Эрнсклиф, какой награды мы с вами дождались за то, что строили пристанище для беса, да еще, того и гляди, душу свою опоганили этим делом!

— Наше присутствие, — сказал Эрнсклиф, — очевидно, только пуще его раздражает; лучше уйдем отсюда и пришлем ему с кем-нибудь из прислуги кое-какой провизии и самых необходимых вещей.

Так они и сделали. Слуга, посланный на пустырь, застал карлика все еще за постройкой стены, но не мог добиться от него ни единого слова. Впрочем, этот парень, насквозь пропитанный местными предрассудками, недолго приставал к нему с расспросами и, положив все принесенное с собою на камень на некотором расстоянии от карлика, ушел, предоставив ему распоряжаться как знает присланными ему подарками.

День за днем карлик продолжал трудиться так прилежно, что результаты его усилий казались баснословными. Ему удавалось в течение одного дня выполнить работу, которую впору было сделать двоим, и вскоре его постройка приняла вид избушки, правда, очень маленькой и сложенной только из камней и торфа, без всякого цемента, но зато стены ее благодаря величине употребленных на нее камней были так толсты и прочны, как редко случается с домами таких скромных размеров и бесхитростной архитектуры. Эрнсклиф, внимательно следивший за ходом его работы и заметив, к чему она клонится, послал и велел сложить поблизости несколько деревянных брусьев для устройства крыши, а на другой день намеревался привести туда работников, чтобы установить стропила; но опоздал, потому что с вечера, всю ночь и с раннего утра карлик работал так ловко и усердно, что установка крыши была уже почти окончена. После этого он принялся резать тростник и настилать его на свою кровлю, проявляя и в этом деле удивительное проворство и умение.

Так как было очевидно, что ему неприятно принимать помощь от кого-либо, исключая случайных прохожих, Эрнсклиф старался незаметно доставлять ему только материалы, годные для его надобностей, и некоторые инструменты, которыми он владел довольно искусно. Таким образом, он сам сделал себе дверь, окно, нечто вроде кровати и несколько полок по стенам.

По мере того как все это приводилось в исполнение, нрав его становился как будто менее угрюм.

Покончив со своим жилищем, он принялся обносить его крепкой оградой, а затем стал обрабатывать почву вокруг домика и до тех пор перекапывал ее и перемешивал с навозом, покуда не устроил себе садика.

Нет сомнения, что этот отшельник, как уже упомянуто выше, не раз получал помощь извне, от случайных прохожих или от людей, нарочно приходивших полюбопытствовать, что он тут делает. И в самом деле, глядя, как этот несчастный уродец без устали постоянно работает, тогда как по особенностям его сложения это казалось для него совсем непосильным трудом, каждый прохожий невольно останавливался, стараясь хоть чем-нибудь пособить ему. Но так как случайные посетители не могли сообщать друг другу о том, в чем именно они ему помогали, а в результате все работы карлика подвигались вперед с необыкновенной быстротой, эта-то быстрота и казалась всем необъяснимой и прямо-таки сверхъестественной. Прочный и солидный вид домика, построенного в столь короткое время, и притом таким убогим существом, а потом его мастерство по части механики и других ремесел пробудили в соседях подозрения особого рода. Окрестное население перестало считать его призраком, успев убедиться по многим признакам, что он существо, одаренное плотью и кровью, но они решили, что он находится в сношениях с нечистой силой и для того избрал местом жительства этот пустырь, чтобы без всякой помехи сообщаться с бесами. Уверяли, хотя не в том смысле, как понимают это философы, что когда он остается один, то это не значит, чтобы он был в одиночестве; что с тех высот, которые окружают болото, путники не раз замечали издали, как рядом с отшельником ходит кто-то другой, но, когда они приближались к этому месту, он исчезал бесследно. Такую же фигуру видали иногда сидящей рядом с карликом у его двери, гуляющей по поляне или помогающей ему тащить воду от колодца. Эрнсклиф, желая объяснить это явление, высказал мысль, что это могла быть тень самого карлика.

— Как бы не так! — возражал на это Габби Эллиот, стойкий защитник общественного мнения. — Он слишком близкий приятель старой колдуньи, чтобы у него могла сохраниться тень! К тому же, — рассуждал Габби, — кто когда видывал, чтобы тень приходилась между человеком и солнечным светом? И еще эта штука, кто бы она там ни была, гораздо худощавее и выше его ростом, и люди сто раз видали, как она ходит с ним рядом, заслоняя его от солнца.

Подобные подозрения, которые в другой части страны повлекли бы за собой дознания и очень неприятные для карлика последствия, здесь произвели только то, что к нему относились с большим благоговением. Отшельник был, по-видимому, доволен признаками робкого почтения, с каким прохожий, приближаясь к его жилищу, вздрагивал от ужаса, оглядывался на его фигуру, на обстановку и, ускоряя шаги, спешил пройти мимо. Наиболее отважные решались остановиться на несколько мгновений, поглазеть на стены избушки, на садик и в виде извинения отвешивали хозяину низкий поклон, на который тот отвечал иногда одним словом или просто кивал головой. Эрнсклиф часто проходил этой дорогой и редко пропускал случай поговорить с отшельником, который, очевидно, поселился тут окончательно.