Черный кандидат - [78]

Котодзума кулем упал к ногам Оякаты. Без посторонней помощи, со сбившейся на глаз прической, он взобрался обратно на ринг и присел. Уинстон сделал то же самое, ответив на легкий поклон Котодзумы.

– Ку-у-ро-о-я-ма-а но ка-а-ти-и!

После завершения фестиваля, когда Уинстон переоделся в привычную одежду, Кимбоси и несколько его борцов подошли его поздравить. Они пожали ему руки, двое гавайцев добавили:

– Йоу, земляк, ты крут!

– Респект, чувак.

Потом настал черед Оякаты, и все остальные замолкли. Переводчик заговорил, не дожидаясь приглашения:

– Мне сказали, вас зовут Уинстон Фошей. Я Ояката Кимбоси, я тренировал борца, которого вы победили. Несмотря на то что было объявлено, что вы победили приемом йорикири, то есть прямым вытеснением, на самом деле это был йоритаоси, опрокидывание противника, более мощный прием. Ваш стиль необычен, но эффективен.

Не в силах выдержать пристальный взгляд Оякаты без улыбки, Уинстон опустил глаза, как скромный герой фильма о боевых искусствах: натренированный ветром, деревьями и обезьянами, деревенский простак, самостоятельно сделавший себе имя.

– Верно ли, что вы добиваетесь политического поста?

Уинстон кивнул без особой радости.

– В таком случае вы не только выиграли схватку, но, вероятно, привлекли на свою сторону многих избирателей. В японском сумо на сегодняшний день действует негласный запрет на появление борцовиностранцев. Сумо Кёкай опасается, что в спорте будут доминировать большие черные мужчины. Не знаю, чего они так боятся. Как только у Японии появляется шанс доказать свой комплекс превосходства, нас перекашивает от страха. Если бы вы были монголом или даже аргентинским евреем, я мог бы вас принять.

Переводчик прошептал что-то в ухо Оякате, тот кивнул.

– Верно, я забыл Сенторю.

Он имел в виду посредственного рикиси из лиги дзэрё, наполовину японца, наполовину чернокожего борца из Сент-Луиса.

– В вас нет случайно части японской крови или, может, та громкая женщина, которая вас представила, подпишет клятвенное свидетельство, что вы ее сын? Извините, зашел слишком далеко. Вы политик. Разумеется, все ваши мысли с вашим народом и сообществом, и такой гордый человек не оставит свою миссию ради эгоистических устремлений.

Уинстон рассматривал роскошные часы, «ролексы» и «мовадо» на руках Оякаты и других сумоистов, их дорогие шелковые халаты, толпу помощников, которые держали над их головами зонты. В сумо явно крутились большие деньги. Борзого подмывало сказать: Да насрать мне на выборы, сажайте меня и близких на самолет хоть завтра. Когда я получу парочку рабов? – но он вспомнил документальный фильм о тяготах японской школьной системы. Он представил себе Джорди по окончании школы, прекрасно разбирающегося в математике, но неспособного думать самостоятельно. Умение возводить в степень многочлены вряд ли поможет ему выжить на гарлемских улицах.

Кимбоси воспринял молчание Уинстона как отказ и вручил небольшую книгу «Наука сумо: семьдесят приемов с диаграммами и подробными объяснениями». Уинстон поблагодарил его и спросил, являются ли остальные борцы выходцами из гетто, как он сам. Ояката улыбнулся и сказал, что большинство рикиси – сыновья фермеров и сталеваров, есть несколько родившихся в Японии корейцев, пытающихся сойти за «традиционных» японцев, а также парочка выпускников колледжа, которые готовы на все, что угодно, лишь бы избежать мира бизнеса. Повисло длительное неловкое молчание: двое мужчин размышляли об альтернативных вариантах собственной судьбы: Уинстон, толстенький японский юноша, которого привели в сумо чрезмерно заботливые родители. Ояката, лучший друг Тампа Реда, перебирающийся из города в город на попутках, потягивая виски из бутылочек из-под микстуры от кашля и играя блюз на губной гармонике. Он все еще поражался, как сильно Уинстон похож на Роберта Джонсона. Борзый заговорил, а Кимбоси все еще невольно ожидал услышать старый блюз вместе со щелчками и шипением виниловой пластинки.

– Скажите, а что за именем меня представили?

– Курояма.

– И что оно значит?

– Черная Гора.

В конце дня, когда рабочие демонтировали ринг и трибуны, Уинстон опять сидел на крыльце, слушая рассказы друзей о его битве с Котодзумой.

– Борзый сказал: «Н-на! Я не играю в ваши игры, япошкинский ублюдок. Напомню тебе Перл-Харбор. Н-на!» Тебе даже полиция аплодировала.

– Я давно Борза не видел таким взбешенным. У него лицо было, как у этого… берсерка. Он того чувака чуть не укокошил.

Привычная газировка не лезла Уинстону в горло. Он выплюнул ее на тротуар и слушал, как лимонад шипит на горячем асфальте.

– Не называйте меня больше Борзым. Желаю, чтобы меня отныне звали Курояма.

Фарик прищурился.

– Чего? Курояма? Это что означает? «Толстый боров» по-японски?

Все захохотали, лавина смеха снесла всех со ступеней и выбросила на тротуар, как коричневые валуны. Даже Уинстон хихикал, его живот под зеленой футболкой мелко дрожал, словно желе.

– Да ну вас! – сказал он, швыряя банку от газировки на улицу. – Не дадите ниггеру помечтать. Я мог бы завтра уже быть в Японии, грести дикие бабки.

– Ты бредишь.

– Армелло, я брежу, как и вы со своим ограблением. – Он надул губы и произнес капризным тоном: – Мы дадим кассирам снадобье, махнем волшебной палочкой и вуаля, улетим с наличкой.