Черный истребитель - [53]

— Ничего себе… — почесал в затылке Саша.

— Вот именно что. А раса, в принципе, не агрессивная. Очень забавная такая раса, где люди от природы настроены на взаимодействие, а не на агрессию. Для обычного человека драка — что-то не особенно позволительное. Поэтому этого человека нужно переделать. Так, чтобы он человеком быть уже перестал. Железом и психотехниками разнообразными. Чтобы в нем от психики осталось процентов двадцать, остальное — управляющие контуры.

— А зачем это все? Если так все продвинуто — почему просто автоматы не делать?

— Автоматы делали. Когда-то давно. Но оказалось, что это бесперспективно. Потому что на каждый автомат противник тут же создает такой же. Машинная логика предсказуема. Они друг друга просчитывают, и получается вечная ничья. А человеческий мозг, даже такой, перекроенный — у него есть фантазия, интуиция, крыша у него набекрень, в конце концов! И это дает преимущества. Мы просто были одним из блоков машины. Таким вот генератором случайных чисел.

— Так, теорию я понял. А практика?

— Что — практика? — недоуменно спросила Танька.

— Ну, как для тебя это было — твой истребитель, эти твои акции устрашения?

— Ой, Саш… это рассказать — я не знаю, получится или нет. Это надо испытать. Ну, система управления так сделана, что ты и машина — это одно. Тебе больно, если в нее попадают. Попали по крылу — ты это чувствуешь так, как будто тебя в руку ранили. И это ты летишь. Ты, а не машина отдельно. Ты все видишь, в голове, а не на приборах. Такой спектр ощущений, цветов, запахов, звуков… для этого просто слов нет в русском языке. Ибо ощущений и цветов нет. Вот, слушай песенку. Как раз на эту тему.

Танька взяла гитару, осторожно коснулась ладов, вспоминая сложную мелодию.

Не знаю слов —

Не подобрать

Из лексикона.

Нет термина руке,

Приравненной к крылу,

Нет термина для звука

Ветра

На губах,

И нет закона,

Что подтвердит:

Разбившись — не умру.

Умру —

От старости, болезни, катастрофы,

А в небе —

Сброшу кожу, как змея,

Останусь ветром,

Градом,

Снегом,

Штормом,

Всем тем, чему

Слов подобрать нельзя.

Нет терминов —

Не стиснуть в рамках слов

Цвета

И звуки

В единеньи с небом,

Стальной

Брони

Чувствительность и дрожь.

Она подобна

Телу — но без кожи,

Но только в миллионы

Раз

Живей.

Не высказать

Словами

Вкус зари,

В которую врываешься

На полной,

Горит заря —

И ты зарей горишь,

Ее огнем,

Но — неуместно слово «больно».

Слияние

В маневре на двоих

Не запихнешь в эротики

Стандарты,

В нелепость слов,

В увертки.

Не любовь — единство

Бытия,

Безжалостная

Радость

Переплавки,

Сливающая двух

В единый сплав…

Нет терминов

Для уходящей

Ввысь

Безумной радуги

Пятнадцати оттенков,

Для капли

На крыле,

Для смысла «вверх» и «вниз»

В контексте

Птицы, падающей в небо.

Слова —

Тошнит словами,

Но

Нет слов,

И терминов,

И параллелей нет,

И врет ассоциаций ряд,

А образы нелепы.

И только небо,

Сумрачное небо

Смеется

Над попыткой

Рассказать…

— Вот примерно так… — она еще раз взяла последний аккорд.

Саша потер ладонями глаза и лоб. Вид у него был какой-то наполовину загипнотизированный.

— Ты здорово поешь. У тебя песни — как фильмы. Слушаешь — а какие-то картинки перед глазами.

Танька польщенно улыбнулась:

— Я стараюсь. Я рассказываю криво, а когда стихами выражаю — иногда ничего так получается.

— А все-таки, попробуй что-нибудь еще рассказать словами. Хоть криво, хоть как. Какую-нибудь историю.

— Историю? Хорошо. Только это будет невеселая история. На одной из пограничных планет штурмовики Олигархии устроили показательную акцию устрашения. Подчистую разнесли единственный крупный город. А они работали куда страшнее нас. Мы просто убивали — они убивали так, что нас тошнило. Зачем туда притащили нас — вопрос к эсбэшникам, ну, службе безопасности, и психологам. Наверное, просто посмотреть, чтобы злее были. Нас — это два крыла.[6] В частности, мою и еще одного офицера эскадрильи. Был такой дядя, мы с ним друг друга еще с летной школы знали. И, надо сказать, друг друга терпеть не могли. Без особых поводов — просто так с молодости повелось. Не то чтобы завидовали друг другу или ссорились, но обходили друг друга стороной. А у него в пилотах был молодой еще совсем мальчик. Несколько лет, как пришел в Корпус. В Корпус, кстати, брали только имперскую аристократию. Для остальных были прочие возможности, но Корпус «Василиск» — только для дворян. И только для тех, кто при этом по остальным параметрам проходит. Короче, никто не знает, зачем понесло родителей этого мальчика на планету-форпост. И в СБ об этом не знали.

Танька замолчала, сжимая и разжимая кулаки.

— Ну, наверное, все-таки действительно не знали. Потому что они сволочи, конечно, но всякому сволочизму есть предел. Должен быть. В общем, нас высадили посмотреть на это все. Мы посмотрели. Меня стошнило, честно скажу. Это после всего, что я видела и делала. А этот мальчик… он посмотрел на свой дом. На то, что от него осталось. И на то, что осталось от его семьи. Он ничего никому не сказал. Он вернулся на базу. Тот офицер, он в него не вглядывался, у него своих впечатлений хватало, и мы все были бледно-зеленые от этих самых впечатлений. А мальчик каким-то чудом добыл очень тяжелые наркотики и покончил с собой.