Чёрный иней - [49]

«Наверное, он уже давно зовёт меня. А я ещё и до сих пор не откликнулся. Но Валев всё равно не услышит, из такой могилы голос не донесётся. Теперь верёвкой нужно переговариваться, а она, кстати, провисла, и я сейчас её перехвачу...»

Он дважды дёрнул верёвку, давая понять Валееву, что жив. Сержант осторожно выбрал слабину... «Боится сорвать, понимает, что я на опоре...». Он прижался щекой ко льду, осязая его холодную гладь.

Почти час выбирался он из ледяного плена, пока увидел посеревшее лицо товарища.

38

Пётр Чёрный заметил их из окна. Четыре белых силуэта медленно приближались с востока, почти сливаясь с окружающей белизной.

— К нам гости, — его простуженный бас застал врасплох Смагу и Краповича, сосредоточенно паковавших их мизерные припасы.

Смага глянул в окно и удержал Краповича, который опрометью кинулся гасить печь.

— Поздно, Василий. Придётся встречать, — в его голосе прозвучала философская отрешённость.

— Как? — Крапович не скрывал раздражения.

— Как? Радушно. Их же всего четверо.

Он на секунду задумался. Потом, достав магазин, принялся выщёлкивать патроны.

— Предлагаю вариант. На обсуждение — две минуты.

Двери распахнулись внутрь и, спружинив от чрезмерного усилия, начали медленно отходить назад. Немец вполне грамотно бросил тело вправо и прижался спиной к стене, водя стволом перед собой.

Посреди хижины, у печки, ничком лежал человек в немецком бушлате. Руки со скрюченными пальцами вытянуты вперёд, голова повёрнута к двери. Немец увидел его ещё из окна. И если человек жив и просто спит, то от грохота он должен был бы проснуться. Но мужчина в бушлате не шевелился.

Больше в хижине никого не было. Немец обвёл взглядом каждый угол, спрятаться было негде. Он мгновенно оценил ситуацию, но, когда, оторвав спину от стены, собрался подойти к безжизненному телу, откуда-то сверху в его голову жёстко упёрлось железо. Безжалостность прикосновения чужого ствола он почувствовал даже через эрзац-мех шапки. Тело конвульсивно сжалось от страха. Когда дверь, наконец закрылась, боковым зрением он заметил слева ещё одно дуло, направленное на него. По-медвежьи массивный силуэт врага заполнил собой полдома. Он понял, что обречён.

Чёрный загородил собой дверь, Крапович встал у окна. Все действовали быстро и беззвучно.

— Опусти руки и слушай меня внимательно, — тоном учителя обратился Смага к немцу. — Успокойся, сделаешь всё, как я скажу — будешь жить. Нет — сдохнешь. На раздумья — три секунды. Ну!..

— Согласен, — прохрипел немец.

— Василий!

Крапович отошёл от окна и, бросив скептический взгляд сначала на немца, а потом на Смагу, нажал на кнопку магазинной коробки, извлёк магазин, передёрнул затвор и, продемонстрировав, что автомат разряжен, передал его Смаге. Тот быстро нацепил его на немца, вытащил из кармана другой магазин, пустой, поднёс его к глазам пленного. После того, как тот автоматично кивнул головой, вставил в автомат.

— Он спал, — указывая на Краповича, на хорошем немецком языке, прямо-таки профессорским тоном продолжил Смага, — ты нашёл его здесь и взял «тёпленьким». Больше здесь никого нет, понял? Никого нет, только он. И сейчас ты перескажешь это своим камрадам. И позовёшь их сюда. Понял? — Немец опять кивнул. — Помни — ты у меня на мушке, а я не промахнусь, — закончил он свои напутствия. Потом перевёл взгляд на Краповича.

Тот поднял руки и стал впереди немца. Смага повернул фашиста лицом к двери и подтолкнул стволом. Потом, придержав его, заглянул в глаза и вполголоса закончил: «Давай, ганс. Сделаешь — будешь жить».

С момента появления немца в хижине прошло не более минуты. Теперь он опять возник на пороге, подталкивая в спину помятого типа. Наступила томительная пауза. Смага задержал дыхание и напрягся.

Наконец Фегман как-то нерешительно взмахнул рукой и выкрикнул в сторону офицера, приподнявшегося над снежным покровом:

— Он здесь один, я взял его сонного.

Гвоздь едва узнал в растерянном человеке Краповича, и сердце его тоскливо сжалось, когда увидел поднятые руки товарища. «Ничего. Ещё повоюем, нас теперь вдвое больше! Мы теперь сила!..»

А Крапович, словно не узнавая, смотрел куда-то сквозь него, наверно, на конвоира-фельдфебеля. Всё дальнейшее произошло за каких-то три-пять секунд. Краем глаза Гвоздь заметил, что офицер за дальним сугробом начал медленно подниматься. Фельдфебель за спиной что-то воскликнул, то ли удивлённо, то ли радостно, будто увидел давнего знакомого. Немец на пороге почему-то не шевелился. Когда они подъехали почти вплотную ко входу и фельдфебель, бросив напарнику: «Чего стал как столб, Фегман? Заводи этих свиней внутрь», — начал развязывать петлю на поясе Гвоздя, Крапович вдруг сделал два шага навстречу и, толкнув Гвоздя так, что тот полетел в снег, совсем не боясь автоматного ствола, торчавшего у него за спиной, успел нанести ошарашенному фельдфебелю страшный удар ногой в печень. Гвоздь, ежесекундно ожидая автоматной очереди и удивляясь, почему не стреляет тот, что у двери, бросился на своего поверженного конвоира. Он знал, что это конец, что, если не сейчас, то в следующий миг протарахтит смертельная очередь, он ждал свинец в спину, но до этого безумно жаждал увидеть страх на лице немца.