Чёрный иней - [34]

Десятки опасных рейдов, множество загадок, раздумий, находок, горестей, радостей, страхов. Всё это называется опытом. А опыт — не что иное, как противовес, умение трезво оценить обстановку. Сколько было таких случаев, когда ожидание выгрызало душу до донышка, когда до боли хотелось пойти в лобовую атаку и сойтись в тяжёлой, смертельно опасной схватке! Каждый раз, когда Щербо вырывался из этого мрака неопределенности, — как-то особенно переживал радость возвращения.

«Ладно, бросай философствовать! План продуман. Задача группе поставлена. Время выступать».

Он туже затянул ремень, коснулся кобуры и ощутил, как сквозь усталость и сомнения в нём забурлила устремлённая вперёд сила. Он горько усмехнулся: «Как по мне, то как раз настал момент, когда надо воплощать задуманное в жизнь. Или в смерть?.. Посмотрим».

Группа выходила в метель. Байда с Валеевым оставались, поскольку лишь только стихия угомонится, им предстояло покинуть укрытие и взяться за другое каверзное задание.

«Не слишком ли большую цену мы платим за скрытность? Но разве здесь можно по-другому? Если не отыщем другого пути, то к подножию Эйкарвег нам вовремя не успеть. Что же делать?.. Выход только один — попробовать подняться на ледник».

Они шли вдоль почти отвесной стены ледника. Щербо высматривал малейшую расщелину, которой можно было бы взобраться наверх. Двигались узким пологим карнизом, удерживаться на котором удавалось с большим трудом.

«Видимо, они считают, что здесь пройти невозможно. А мы? Мы обязаны пройти, это наш шанс. И, думаю, единственный».

Лишь пройдя километра четыре они, наконец, увидели над обрывом то, что искали. Их величайшим желанием было найти хотя бы крошечную расщелину, позволявшую одному из них вскарабкаться на пятнадцать метров вверх и оттуда бросить верёвку для всей группы. Но то, что они увидели, даже превзошло их ожидания. Широкий язык снежного наста перекинулся мостом между каменной баррикадой, перегородившей им путь, и ледниковым барьером.

Им хватило двадцати минут, чтобы оказаться на льду глетчера...

«Это хорошо, что видимость пропала. Избежим встречи с противником. Этого-то нам и надо! По солнцу, слава Богу, успели определиться, даже поправку вычислили... Теперь капризы магнитных отклонений нам не страшны. Пока что. Жаль, Байды с нами нет, он хорошо азимут держит, как будто у него гирокомпас внутри. Сколько это мы прошли по куполу ледника? Пять километров или десять? Пока не ясно. Зато ясно другое — к подножию Эйкарвег к контрольному сроку не успеть...»

Почти четыре часа они шли ледником в условиях, когда нормальные люди укрылись бы от ненастья где-то в укромном местечке и ожидали перемен к лучшему. Но им всё-таки удалось пройти восемь километров...

Впереди высилась чёрная базальтовая скала, будто коготь какого-то громадного хищного зверя.

26

Когда Крапович приподнялся над люком, заодно отбросив плечом его вторую створку, это едва не развалило их живую лестницу и поставило под угрозу весь план. Теперь ему оставалось лишь покрепче ухватить фашиста и резко дёрнуть его на себя. К тому же он должен был «на противоходе» выскочить на поверхность и остаться наверху. Но немец, оторопело выпучив глаза, инстинктивно попробовал спихнуть Краповича назад. Схватиться за автомат немец не успел, он не успел даже выставить вперёд руки. Поэтому они столкнулись телами, часовой навалился на Краповича, и они сплелись в смертельных объятиях. Это сорвало всю комбинацию.

Смага не смог унять дрожь напряжённых ног, и, хотя Чёрный стоял незыблемо, как чугунная статуя, человеческая пирамида обрушилась, бросив в чёрную пропасть подвала намертво сцепившихся Краповича и часового. Крапович оказался под немцем и падал с трёхметровой высоты спиной вниз на твёрдый пол подземелья, вырубленного в вечной мерзлоте.

Его спасли ноги Чёрного, ещё не успевшего подняться. Немец оставался сверху и ему на миг почудилось что он сумеет справиться, отчего у него вырвалось победное рычание, и он резко занёс кулак, норовя заехать Краповичу в лицо. Смага пружиной бросился вперёд, заблокировал удар и навалился на часового, пытаясь зажать тому рот. А Чёрный, вытянув ноги из-под кучи тел, обрушил на шею часового удар ребром ладони, после чего тот сразу затих.

— Я знал, что он не трус, — довольно выдохнул Смага. — Трус непременно заорал бы...

— Хватит болтать! Быстро наверх! — поторопил Чёрный, помогая Краповичу подняться на ноги.

Сработали они по-тихому, поэтому сейчас главное было, чтобы из караулки не высунулся какой-нибудь слишком любопытный фашист. Они потеряли целую минуту, и теперь Смага по новой пытался подсадить Краповича.

— Давай, Василёк, давай, родной, — помогал ему Чёрный. Когда Крапович ступил на пол и начал спускать лестницу, Чёрный передал Смаге автомат немца и тот бросил его Краповичу. Ремень с подсумком Чёрный повесил на себя, поясом быстро связал немцу руки за спиной, а рот плотно заткнул клочком его же рубашки.

Смага начал неторопливо запирать замок на люке и негромко приговаривать:

— Stehen!.. Ruhe!.. Nicht umdrehen!..[10]

Коридор был пуст, и они, прижимаясь к стене, беззвучно двинулись к выходу. Всё пространство освещалось двумя мерцающими лампочками. У каждой двери они прислушивались, но пока ничего подозрительного не доносилось до их настороженных ушей. Даже вой ветра не был слышен.