Черный генерал - [19]

– Это как понимать надо?

– А так вот и понимай. Ты раб, и удел твой – лопата. Можешь копать – получай бурду, ослабел – получай пулю. Насчет этого они не церемонились. Нас под Вязьмой когда окружили, со мной человек шестьдесят в плен угодили. Из них всего двое в живых остались. И то надо сказать, если бы не убежали, вряд ли дожил бы я до этого дня.

– Значит, в плен больше не хочешь? – усмехнулся Мурзин.

– Зачем шутите так? Теперь живым они меня не возьмут.

– А как же там, под Вязьмой, взяли?

– Деваться некуда было. Я же вам уже рассказывал, когда в отряд принимали. Командовал я «катюшами». Две реактивные установки у нас оставались. Немцы на танках прут, а у нас все снаряды вышли. И деться некуда. В полном окружении дрались. Оружие у нас секретное. Помню приказ: «Врагу не отдавать. В случае чего – уничтожить». Хорошо хоть успели взорвать установки. А танки немецкие – вот они, со всех сторон ползут. И бить-то их нечем. Вынул я пистолет. Да что с ним против танка делать. Мог, конечно, к виску приставить, но… виноват, смалодушничал. Дочку вспомнил…

Грековский умолк, сорвал травинку и стиснул ее в зубах.

«Может, и лучше, что не застрелился. Уцелел. Фашистов узнал. Теперь смелей драться будет, – раздумывал Мурзин. Но вместе с тем в нем закипала злоба. – А если б не выстояли под Москвой, если бы пустили немца за Волгу? Что сталось бы с Родиной, если бы и в Сталинграде подняли руки?»

Видно, и Грековский думал о том же, потому что добавил с грустью:

– Пустить пулю в лоб нехитрое дело. Только танки этим не остановишь… Хотите верьте, хотите нет, а была бы в руках граната, ей-богу, кинулся бы с ней под гусеницу. Поймите, мы же с голыми руками остались…

– Зато сейчас у тебя автомат, людей тебе доверили. Кровью смоешь позор – Родина-мать простит,

– А я теперь о себе и не думаю. В Мартине первым в атаку шел…

– Это мы знаем. Потому и командиром роты тебя назначили. А вот о себе думать все-таки надо. И дочку не забывай, за ее счастье воюешь.

Долго еще беседовали Мурзин и Грековский, пока не увидели, как из сыроварни вышла группа людей…

Ушияк вернулся в приподнятом настроении.

– На, Юрий-братор, попробуй! – он протянул Мурзину бутылку, наполненную мутной зеленоватой жидкостью.

– Что это?

– Очень вкусно. Для тебя принес.

Мурзин вопросительно смотрел на Ушияка.

– Овечье молоко знаешь? Из него сыр делают. А это – жинчица по-нашему называется. От молока остается. Пастухи угостили.

– Ты лучше расскажи, что узнал? Где на границу Моравии выходить будем?

– Нет, сначала выпей, потом поговорим, – не унимался Ушияк.

Мурзин вынул бумажную пробку, отпил из бутылки несколько глотков кисловатой влаги.

– Та-ак! Хорошая штука. На огуречный рассол смахивает. На, попробуй, – подал он бутылку Грековскому.

Опустившись рядом, Ушияк поудобней уселся на пне, спросил:

– Как, Юрий-братор, возьмем мы сегодня город Маков или пройдем? – Не дожидаясь ответа, продолжал: – Пастухи сказали, что в Макове недавно разместилась немецкая комендатура. Человек пятьдесят, не больше. Есть и словацкая полиция, около сорока человек. Но эти против немцев настроены. Народ знает о национальном восстании. Только боятся, что без оружия с немцами не расправятся. А полиция местная колеблется. Вот я и подумал, не помочь ли нам установить здесь народную власть?

Ушияк испытующе поглядывал на Мурзина, ожидая, как тот отнесется к его предложению.

– Можно, конечно. Риск небольшой, если пастухи не обманывают.

– Один мудрец сказал, что нерешительность хуже, чем неудачная попытка; вода меньше портится, когда течет, чем когда стоит. В этом районе партизан еще не было. Наше появление в городе будет неожиданным для немцев.

– Ты что меня уговариваешь? Я же не против. Только разведать надо. Может, пастухи того… в ловушку нас заманить собрались.

– Зачем, Юра, так говоришь? Пастухи с нами пойдут. Они сами просились, – обиженно проговорил Ушияк.

– Тогда собирай командиров рот, ставь боевую задачу. – Мурзин решительно поднялся с земли.

В полночь рота капитана Грековского бесшумно подобралась к зданию школы, где разместилась немецкая комендатура. Часового сняли без единого выстрела. А несколько гранат, заброшенных в окна, так переполошили немцев, что те из них, кто уцелел после взрывов, выскакивали на улицу в одном нижнем белье и тут же покорно поднимали руки, увидев толпу вооруженных людей.

К этому времени Мурзин уже распоряжался в местной полиции. Дежурные полицейские, оставленные на участке на ночь, с радостью сдали оружие. Один из них по указанию Ушияка побежал в соседний дом и вскоре привел заспанного начальника полиции. После недолгих переговоров тот охотно согласился собрать по тревоге всех полицейских.

Вскоре около сорока полицейских столпились в тускло освещенном помещении дежурного по полиции. Оружие у них отобрали при входе, и теперь они растерянно поглядывали то на своего начальника, то на партизан, увешанных гранатами и пулеметными лентами. Наконец Ушияк объявил полицейским, что по указанию национального совета, поднявшего восстание в Словакии, в городе Маков устанавливается народная власть, которой полиция должна беспрекословно повиноваться.