Черный феникс. Африканское сафари - [37]
Свою «оду лесу» Аамили оканчивал, когда мы уже въезжали в деревню. Из расположенных по кругу хижин выскочили мужчины, держа наготове луки. В тусклом свете тлевшего костра их крохотные обнаженные тела отливали бронзой.
Аамили бросил несколько фраз, и люди успокоились. Несколько мужчин стали выгружать из машины мясо, а Рубен подвел меня к испещренному морщинами пигмею-старейшине Мвиру. Я обратился к нему с приветствием и просьбой разрешить пожить несколько дней в деревне.
Мвиру пригласил к костру и начал расспрашивать о причинах моего появления и о последних новостях «там, за лесом». В свою очередь я выяснил у старейшины, что его охотники знают о местообитании горилл. Мвиру заверил меня, что даст проводника к «волосатым людям». По его словам, там недавно работали «те, кто умеет сохранять чужой голос и чужие движения», и он показывал им горилл.
Я догадался, что речь шла о японской киноэкспедиции, снимавшей незадолго до моего приезда фильм об обезьянах Центральной Африки.
Благодарные японцы записали голос Мвиру на пленку и подарили ее старейшине вместе с крохотным батарейным магнитофончиком «Сони». Сидя у костра, он то и дело нажимал на блестящие кнопки «Сони», извлекая оттуда свой голос и недоверчиво спрашивая: «Как же так? Я не хочу говорить, а говорю? Я хочу говорить другое, а говорю там одно и то же? А что будет, если я начну делать не то, что нужно?»
То ли возраст, то ли переживания, вызванные «непослушным голосом», долго не давали заснуть Мвиру. Мне же после утомительной дороги смертельно хотелось отдохнуть. Заверив старика в том, что магнитофон не принесет несчастья, и записав на пленку для пущей убедительности пару собственных фраз, я пожелал Мвиру спокойной ночи и отправился в машину.
Я давно собирался забраться куда-нибудь поглубже в лесные дебри и пожить там несколько дней рядом с пигмеями, получше узнать их. Но приехать белому человеку к пигмеям «просто так» — значит взбудоражить все население деревни, выбить его из привычного ритма жизни, а самому так толком ничего и не увидеть. Дети, глядя на незнакомое высокорослое и белокожее существо, будут испуганно реветь, женщины застенчиво выглядывать из хижин, а мужчины настороженным взглядом провожать каждое ваше движение, так и не зная: то ли ждать неприятностей от гостя, то ли поверить в его добрые намерения и, оставив женщин, идти на охоту. Появление же у пигмеев в сопровождении Рубена, да еще и с мясом в багажнике облегчило дело.
В пигмейских деревнях я не раз бывал и раньше. Но все это были «пигмейские островки» среди заселенных и возделанных банту земель, где маленькие «лесные люди» жили в непривычных для них условиях, смешиваясь с другими племенами, теряя свои обычаи.
Первобытный уклад жизни пигмеев, приспособленный к обитанию в условиях леса, тотчас разрушается, придя в соприкосновение с иной цивилизацией. А быстро воспринять новый уклад, вжиться в новые условия пигмей не может ни психологически, ни физически.
Психологически — потому, что пигмей, подобно бушмену, по природе своей коллективист, не имеющий понятия о частной собственности, привыкший делить со своими соплеменниками все, чем он обладает на сегодняшний день, и не думать о завтрашнем. Грек Кикирос, владелец местных вольфрамовых рудников, единственный европеец, живущий на склонах Вирунги, как-то решил использовать пигмеев на своих предприятиях. Но его затея окончилась бесславно. Нанятые им люди в один день проедали и пропивали всю недельную зарплату в надежде, что пировавшие с ними банту на следующий день отплатят им тем же. Однако вчерашние собутыльники оказались людьми некомпанейскими, и пигмеи начали голодать. Двое из них умерли, не проработав на руднике и месяца, остальных пришлось отпустить обратно в лес. Другой курьез произошел со стариком пигмеем, которого Кикирос нанял на кухню. В первый же день он раздал своим соплеменникам все хранившиеся в доме припасы и кое-что из посуды. Причем это было не воровство. Старик действовал открыто, не таясь. Ему и в голову не приходило, что один человек может прятать уйму съестного, в то время как другие люди ходят рядом голодные.
Физически же пигмеи не могут привыкнуть к новым условиям потому, что их организм приспособлен к жизни в условиях гилей. В девственных дебрях заирских лесов Итури, где пигмейские селения отделены от деревень банту сотнями километров, почти все исследователи отмечают обилие стариков. Нигде в других африканских деревнях нет столько долгожителей, потому что в лесу почти неизвестны болезни, которые подстерегают людей в любой африканской деревне на открытой местности. Выйдя же из леса, пигмей вынужден променять чистый родник на стоячую воду озера, зараженную бильгарцией. Пигмеев здесь подстерегают туберкулез, фрамбезия, малярия, десятки инфекционных заболеваний, против которых у них нет никакого иммунитета. Но, как ни странно, самым опасным для этих людей экваториальных широт оказывается солнце. Пигмеи не переносят длительного воздействия его прямых лучей, они получают тепловые удары, ожоги, страдают от заболеваний кожи.
К сожалению, именно с такими пигмеями и сталкиваются большинство туристов, у которых нет возможности углубиться в лесные районы и которые ограничиваются посещением селений, находящихся вблизи дорог и деревень банту. Судить по их жителям о пигмеях в целом — все равно что, на один день попав в Париж и проведя час в ночном клубе, с видом знатока говорить потом, что все француженки легкомысленны и фривольны. Потерявшие связь со своей средой и своим народом, забывшие охотничье искусство, но не научившиеся земледелию, больные и лишенные источников существования, такие пигмеи действительно производят гнетущее впечатление. Кое-кто из них отлично усвоил, что заезжим туристам, обвешанным кинокамерами, нравятся кривляния у объектива, ничего общего не имеющие с настоящими пигмейскими танцами, «пожирание» сигарет, свидетельствующее якобы о недостатке солей в организме пигмеев, трясущиеся руки, выпрашивающие монету после подобного «представления», и подобострастные лица.
