Черный феникс. Африканское сафари - [163]

Но нет, неистребимо африканское начало! Когда уже совсем стемнело, вернулся Антонио, ходивший проведать своих знакомых.

— Местный старейшина решил в честь гостей созвать со всей округи музыкантов — мастеров игры на маримбе. Он приглашает нас к костру, — сообщил он мне.

Маримба — это огромный, в здешних краях нередко достигающий трех метров в длину ксилофон, снабженный резонаторами из полых тыкв-калабашей. Обычно вместе собираются пять-шесть исполнителей, но на сей раз то ли случай, то ли добрая воля старейшины объединила у костра 13 инструментов.

Еще раньше я отметил одну черту, вообще, наверное, свойственную традиционному стилю музицирования на маримбах. Исполнение начинается на редкость вяло, скучно, очевидно с дальним психологическим прицелом поразить слушателя эффектностью виртуозно буйной концовки.

Обычно такой минорной прелюдией служит подражание музыкантов шелесту листьев кокосовых пальм. Прислушиваясь к природе, они подчиняют звуки маримб прихотям дующего с океана ветра, заставляющего пальмовый лист издавать то металлический лязг, то бархатный, ласкающий ухо шелест.

Здесь, в Софале, музыканты настраивают свои маримбы на шум океана. Набежала-убежала волна, загудел где-то на рифах прибой, разбилась, разлетаясь вдребезги, пена у ближней скалы… На первых порах ухо еще силится отличить эти колдовские звуки музыкантов от естественных. Но очень скоро их мастерство побеждает, и мелодия океана сливается воедино с музыкой маримб.

Упиваясь своим искусством, ксилофонисты могут продолжать перекличку с океаном и час и два, особенно если тот неспокоен и требует от музыкантов настоящей игры, изобретательности, постоянного действия. Отвернитесь от маримб — и вы тотчас же забудете, что слышите их игру, отдадите все звуки океану. Но взгляните на музыкантов — и в бликах костра вы увидите, как и кто творит это чудо.

Дирижера нет, но музыканты действуют необычайно слаженно. Вдруг почти все они разом замирают, и одновременно на фоне шума морского прибоя начинает слышаться плеск лодочных весел. Я было начал всматриваться в сторону океана, но Антонио, тронув меня за плечи, отрицательно покачал головой и указал на музыкантов: «Это они».

Всплески весел усиливались, делались все ритмичнее, и наконец на фоне однообразного гула океана маримбы повели свою основную тему — задорную и мужественную мелодию о мореходе или рыбаке, вступившем в единоборство со стихией. Прелюдия, длившаяся на сей раз около часа, кончилась.

И тотчас же откуда-то из темноты на освещенную костром площадку выскочили танцоры. Наряды их оставляли желать лучшего: к каждодневной одежде у кого было прикреплено длинное перо, у кого — кусочек меха. Но виртуозное мастерство, с которым они исполняли танец, полностью компенсировало эту дисгармонию.

Танец гребцов. Танец пловцов. Танец рыбаков. Танец потерпевших крушение. Танец тонущих. Каждый сюжет предполагает усиление драматизма музыки и убыстрение ее ритма. Обливаясь потом, мечутся из конца в конец своих инструментов музыканты, поют и плачут, стремясь превзойти самих себя, маримбы. Потом исполняется песня. Окружив ксилофонистов, поющие взялись за руки и мерно раскачиваются в такт музыке.

— О чем она? — спросил я у Антонио.

— Это длинная, почти бесконечная песня об истории местного края и его жителей из племени мандоуа. Но припев у нее общий для многих современных фольклорных песен, бытующих вдоль побережья. Суть его такова:

Когда португальцы пришли на наш берег,

У нас было много земли и золота,

А у них — только крест.

Потом мазунгаш обманули нас,

И получилось так,

Что мы стали владеть лишь крестом,

А они — и золотом, и землей, и всем, всем, всем, всем.

Но потом пришли солдаты ФРЕЛИМО,

И восторжествовала правда.

И теперь у нас в руках

Самое главное, чем обладает человек, —

Свобода.

Глава шестьдесят шестая

Мы едем в Мономотапу. — Правителя народа каранга звали Мване Мутапа — «владыка шахт». — Название «Зимбабве» произошло от «дзимба дза мабве», что значит «почитаемый дом». — Страна зинджей — великих менял и искусных металлургов. — Загадочная «огромная крепость из камней, ничем не скрепленных». — Пан Меренский отдает карту лейпцигскому геологу К. Мауху. — Первооткрыватели не верят своим глазам. — Возрождение легенды о Соломоновых копях. — Ритуальные птицы Хунгве и «финикийцы». — В археологию вмешиваются расисты

Четыре маримбы почему-то так и не угомонились в ту ночь до самого рассвета, а певцы и танцоры прервались лишь для того, чтобы приветливо пожелать нам: «Боа въяжем, боа въяжем»[53].

Возвращаться в Бейру не хотелось, да и оживленная, заезженная магистраль, ведущая из этого города в Манику, не привлекала нас. Поэтому, изучив карту, мы променяли асфальтированное шоссе на ухабы проселка и покатили напрямик.

— У какого-то хрониста я вычитал, что от Софалы до дворца Зимбабве, где жил владыка Мономотапы, сто семьдесят часов ходьбы, — сообщил мне Антонио, как только мы перестали махать провожавшим нас. — Мы, правда, направляемся не в Зимбабве, а в расположенную ближе Манику, и не своим ходом, а на машине, поэтому дорога не займет у нас и одного дня. Поскольку все мозамбикские земли, которые нам сегодня предстоит пересечь, в том числе и Маника, были составной частью территории, управляемой из дворца в Зимбабве, тема моей сегодняшней «автолекции» будет именоваться…