Черный дракон - [10]

— Дорогие товарищи, дорогие товарищи! — восклицал он. — Ну вы поймите: ни отца (здесь он пригибал один палец), ни матери (пригибал другой). Один только я (при этом он ударял себя в грудь), один только я отвечаю за его интеллект!..

— Ну, а мы: учителя, школа? — возразил ему однажды директор.

— Мы разве за его интеллект не отвечаем?

На это дядя Миши Бутылкина ничего вразумительного ответить не смог, а только, склонив голову на бок, долго смеялся мелким, заливистым смехом, хитро подмигивал и грозил указательным пальцем.

— Ко-о-варный вопрос, знаете ли!.. Ко-о-варный вопрос! — бессмысленно повторял он.

Дома он требовал у племянника тетради, свидетельство с отметками и, когда находил плохие — а таких было немало,— то бранился и норовил побить.

Однажды ему вдруг взбрело в голову, что его слабоуспевающего питомца ожидает в жизни неминуемая гибель, если тот не выучится играть на флейте.

— Слушай, Мишук, — сказал он, — ведь вот голова-то у тебя того... туговата малость, зато грудь — просто мехи кузнечные. Тебе флейта

— в самый раз. Выучись, брат, а то пропадешь без куска хлеба. Я тебе говорю!

Миша стал отказываться. Он говорил, что ребята просмеют его, если узнают, что он учится играть на флейте, ссылался на то, что у него нет слуха, — все напрасно: дядюшка был неумолим.

Состоялось даже несколько уроков. Потом дядя охладел к занятиям и оставил Мишу в покое.

С Колей Ершовым Бутылкин подружился впервые еще два года тому назад. Но их дружба стала навеки нерушимой весной прошлого года и вот после каких событий.

Однажды Бутылкин был у Ершова. Он уже собрался уходить домой, но в коридоре, как водится, задержался. Они стояли и разговаривали. Бутылкин был в шинели и в сапогах. В это время вернулся с работы колин отец. Он слегка покосился на посетителя, однако ничего не сказал и прошел в кабинет.

Когда Бутылкин ушел, отец спросил Колю:

— Что это к тебе за военный ходит?

— Военный? — удивился Коля. — Да это Мишка Бутылкин, товарищ мой.

Отец изумился.

— Ну и гигант! — сказал он. — Прямо- таки геркулес! Да сколько же ему лет? Переросток, наверное?

— Четырнадцать,— отвечал Коля. — Он у нас в школе самый сильный. Даже преподавателя физкультуры на вальке перетягивает.

— И учится ничего? — спросил отец.

Коля покачал головой.

— Нет, по математике совсем плохо. Придется на второй год оставаться, а он не хочет. «Мне, — говорит, — и так стыдно: всех в школе выше. А если еще на второй год остаться, тогда что же будет?» Хочет совсем школу бросать... Правда, ему и учиться-то прямо невозможно, — заметил Коля и затем, отвечая на расспросы отца, рассказал и про дядю Бутылкина и про то, как трудно его товарищу готовить уроки дома.

— А что же вы-то смотрите?.. Хороши приятели! — возмутился отец Ершова.

— А что же мы?.. — растерянно возразил Коля.

— Как «что»?! Ну, устройте его так, чтобы было, где готовить уроки. Хотя бы ты, у тебя отдельная комната. Он где живет?

— Да здесь же, на Большой Грузинской, квартала два отсюда.

— Ну, так вот...

— Папа, ведь и верно! — вскричал, обрадовавшись, Ершов. — Ты это серьезно говоришь: можно?

— Ты что же, первый день меня знаешь? — обидевшись, отвечал отец.— Я удивляюсь, как ты сам до этого не додумался. Ты в своей комнате хозяин. И даже больше тебе скажу: если у него главное несчастье в алгебре, можешь рассчитывать на меня.

Отец Коли окончил военную академию.

Коля был вне себя от радости, выслушав предложение отца.

— Ох, папа! — вскричал он. — Какое ты большое дело сделаешь! Ты знаешь, лучше его ведь во всей школе нет!.. Вот если для друга, то он ничего своего не пожалеет...

— Ну и прекрасно, — сказал отец.— Только не я, а ты этим всем займешься. Я же со своей стороны обеспечиваю свое содействие: могу быстро его «натаскать» по алгебре. Понял?

Сын задумался.

— Только знаешь, папа, — сказал он, — как мне его заманить? Ведь если прямо ему сказать: приходи, мол, заниматься, — ни за что не придет.

— Ну, это уж ты обдумывай сам,— сказал отец и на этом закончил разговор.

И Коля придумал.

На другое же утро, во время большой перемены, он сказал Бутыл-кину:

— Слушай, Миша, мог бы ты меня обучить боксу?

Тот обрадовался.

— Пожалуйста, — сказал он. — Хоть сейчас. Только смотри, устоишь ли. Ведь уж очень вес у нас разный.

Ершовым тоже овладели сомнения: о тяжести бутылкинского кулака в школе ходили легенды.

— Да-а... — пробормотал Ершов.

Но сам же Чемпион и придумал выход.

— Колька, да чудаки мы!— вскричал он.— А кожаная груша на что?.. С которой боксеры тренируются? Сколько угодно! Все приемы могу на ней показать...

На том и порешили. В этот же день, после уроков, товарищи пошли на Кузнецкий и приобрели кожаную грушу.

Само собой разумеется, что лучшего места для тренировки, чем комната Ершова, нельзя было и подыскать.

Скоро квартира Ершовых наполнилась глухим топотом ног, гулкими ударами кулака о кожаный мяч и возгласами, где в разных сочетаниях повторялось слово «хьюк»: «Хьюк справа в челюсть!», «Хьюк прямо в голову!» и т. д.

В первый же вечер после тренировки между товарищами произошел такой разговор:

— Ну, я пойду, — сказал Бутылкин, отирая ладонью влажный лоб. — А то ведь задачки-то завтра подавать!