Чёрный беркут - [18]

Аликпер! Товарищ по набегам на караваны! Как ты изменился и возмужал! Несколько секунд Яков и Аликпер ревниво изучали друг друга.

Смелый, открытый взгляд карих, с прищуром глаз, прямой нос, красивое загорелое лицо. Во всем облике Аликпера — хищная повадка, как у барса, крадущегося по следу джейрана. Он изучал взглядом Якова, похлопывая крепкой загорелой рукой по цевью винтовки, словно выбирая, куда еще вогнать пулю.

— Салям, Аликпер Чары оглы! — протянул руку Яков.

— Эссалям алейкум, Ёшка, — с готовностью ударил ладонь в ладонь Аликпер, с силой сжал Якову пальцы. — Какой ты большой, красивый стал...

— Ты тоже парень что надо, — сказал Яков и в свою очередь сжал ему руку.

— Ну хватит вам один на другого силу тратить, поберегите для бандитов, — остановил их Карачун.

Яков отпустил Аликпера и дружески толкнул его в плечо. Сам получил такой же увесистый тумак. Оба весело захохотали.

— Ладно, ладно, ребята, — снова попытался настроить их на серьезный лад Карачун. — Давайте соображать, что делать. Людей у меня нет. В бурю всех разослал по участку. Придется самим на розыски идти.

Яков оглянулся. Светланы нигде не видно: то ли по хозяйству хлопочет, то ли отдыхает. Не вышла она даже тогда, когда во дворе грохнул выстрел. На заставе только часовой у ворот, да к ишаку идет знакомый уже пограничник Дзюба с санитарной сумкой. Видно, на самом деле людей у начальника заставы мало.

— А у вас тут весело, — сказал Яков. — Вчера шаромыга, сегодня ишак с контрабандой, завтра тоже чего-нибудь жди?

— Редкий день без «гостей». Косяком прут, — признался Карачун. — Понимаешь, Яша, — обращаясь дружески на «ты», продолжал он, — отпустил я на охоту двух пограничников — Чумака и Шевченко с дорожным мастером Бочаровым, чтобы для заставы мяса привезли. Дал им ишака воду и продукты подвезти. Смотрю, ишак один на заставу идет. Знает, думаю, треклятая скотина, что у него тут и овес, и стойло. Потом смотрю, ишак в бою побывал — на спине рана, вместо продуктов — вьюки с мануфактурой, коньяком... Мало нас еще на заставе. Доложил мне Галиев, что ты вернулся, да еще по-курдски, как на родном языке, говоришь, сразу за тобой послал. Без народа нам, Яша, ничего не сделать. Граница-то вон какая! Горы! А нас — горстка, на главные направления по одному наряду и то не хватает. А контрабандисты соберутся бандой в пять, десять, пятнадцать человек, залпами бьют! Без бригад содействия мы как без рук. А некоторые начальники еще раздумывают, надо ли вооружать «базовцев».

Дежурный, по знаку Карачуна, вынес из казармы винтовку и подсумок, передал Якову, подвел начальнику заставы коня.

Скрывая волнение, Кайманов надел подсумок на ремень, винтовку повесил стволом вниз через плечо.

Карачун уже взялся за луку седла, когда дверь домика, стоявшего поодаль, открылась и на крыльцо вышла раскрасневшаяся, в нарядном платье Светлана.

— Федя, приглашай гостей к столу. Яков Григорьевич, жалко, что вы Олю не привезли, придется вам за двоих отвечать. Аликпер-джан, прошу в дом!

Карачун беспомощно посмотрел на Аликпера, потом на Якова, развел руками. Лицо его сморщилось от жалости к себе и Светлане.

Едва она увидела это, все поняла, искренне огорчилась.

— Ты знаешь что?.. — начал осторожно Федор.

— Знаю! Все знаю! — с деланным равнодушием сказала Светлана. — Завернуть вам еду в газету, положить в сумку, вы будете ехать и на ходу жевать, даже не замечая, что едите, потому что вам надо ловить нарушителей.

Светлана говорила полушутливо, но с явным раздражением.

— Правильно! — бодро воскликнул Карачун. — Ты все очень здорово придумала! А мы, когда выясним эту историю с ишаком, где-нибудь в самом красивом месте сядем под арчой и, не торопясь, съедим твои пироги.

— И на том спасибо, — так же полушутливо, но с огорчением сказала Светлана. Она вернулась в дом, вскоре вышла, передала Дзюбе красноармейский вещевой мешок, набитый всякой снедью.

Карачун поцеловал жену, приказал всем следовать за ним, легко вскочил в седло. Небольшой отряд тронулся в путь.

— До свидания, Светлана Николаевна, — сказал Яков.

— Возвращайтесь скорей, — отозвалась она.

Выезжая за ворота заставы, Яков почему-то был уверен, что она смотрит ему вслед. Это чувство оставалось до тех пор, пока всадники не свернули на горную тропу.

— Вот так и живем, — придерживая коня, чтоб Яков поравнялся с ним, сказал Карачун. — Сейчас, обошлось, а иной раз всерьез бушует, клянет мою пограничную жизнь. А что делать? Служба! Одного Шарапхана третий год ловим, поймать не можем. Собирает банду в пятнадцать — двадцать человек. Впереди — шаромыги, разведка, по бокам — тоже, еще и с тыла прикроется по всем правилам военного искусства. Открывает залповый огонь, сминает наряд из-за нашей малочисленности и проходит. Ждем его в одном месте, а он обойдет песками километров сто, затаится и пускает своих по два, по три в разных местах. Когда сам идет, обязательно впереди себя шаромыг-носчиков гонит. Не взяли их пограничники, проходит вслед, а взяли — тоже неплохо: наряд отвлечен на конвоирование всякой шушеры, опять-таки легче пройти. Какого шаромыгу поймаем, спрашиваем: «Видел Шарапхана? Когда пойдет?» Трясется, икает от страха. Слова не выжмешь. По пустякам Шарапхан не ходит. Носит только терьяк, к тому же крупными партиями. А терьяк — палочка маленькая — сто тридцать рублей. Есть у Шарапхана и пособники. Вместе со своим хозяином Таги Мусабек-баем миллионами ворочают...