Чёрный ангел - [31]

Известие об ожидаемом ребенке подкосило Людмилу окончательно. Очаровать, расположить к себе бессердечную гадину, давным-давно выбросившую дочь из своей жизни, было задачей трудной, — особенно учитывая истинные чувства, которые питала к ней Людмила. Трудной, но не безнадежной. Если мать-злодейка страдает от одиночества, если в глубине души терзается чувством вины, то появление дочери, готовой все простить и забыть, способно сотворить чудо. Но только не в том случае, когда Эта Тварь наслаждается объятиями нового хахаля и воркует над новорожденным ублюдком.

Людмила никогда бы не подумала, что ее застарелая ненависть может так раскалиться. Жжение в груди было осязаемым, словно там развели костер и подбрасывают, подбрасывают, подбрасывают в него все новые вязанки хвороста. Из страха свихнуться Люся открылась бабушке, хотя сначала не хотела никого посвящать в свою тайну. Бабушка ее не разочаровала.

— Будь она проклята! — кричала Светлана Георгиевна, белая от ярости. — Чтоб у нее родился больной урод! Чтоб она сдохла, подлюка!

И вот, спустя полтора года, второе пожелание бабушки сбылось. Друзья Этой Твари даже не потрудились известить дочь. О гибели матери сообщил милиционер, и то не сразу, а через два дня после убийства. Выслушав его, Людмила посмотрела на бабушку и увидела в ее глазах отражение своего торжества. К сожалению, милиционер оказался глазастым. Сочувственные нотки в его голосе моментально сменились жесткими.

— Могу я узнать, Людмила Андреевна, когда вы в последний раз видели мать и что делали вечером в пятницу, двадцать девятого ноября? Последний вопрос относится и к вам, Светлана Георгиевна.

Бабушка ответила за обеих:

— У Людмилы вот уже двенадцать лет как нет матери. За эти годы ни я, ни Люсенька ни разу не встречались с этой женщиной, не видели ее, не разговаривали с ней и не переписывались. В пятницу вечером мы с мужем сидели дома, а девочка ходила в гости к подруге. Люсенька, надеюсь, вы с Дашей весь вечер провели вместе?

— Конечно, бабушка, не волнуйся, с моим алиби все в порядке, — усмехнулась Людмила.

— Как своевременно! — удовлетворенно заметила Светлана Георгиевна, когда оперативник ушел. — Через десять дней у тебя день рождения. Я все ломала голову, как мы будем выкручиваться без ее алиментов. А теперь ты получишь наследство, и весьма приличное, ведь это ж какие деньги она получала! Опять же квартира… Хороший подарок к совершеннолетию. Только давай постараемся не показывать своей радости папе. Бедный Андрей! — Бабушка вздохнула. — Боюсь, он расстроится. И чем она его к себе привязала?

Отец и впрямь принял новость тяжело. Выслушал, потом молча сгреб в охапку пальто, ушел из дома и целую ночь пропадал неизвестно где, а когда вернулся, заперся у себя в комнате. На следующий день не пошел на работу, не ел, не разговаривал, не отвечал на вопросы. Сегодня снова исчез с утра пораньше, никто не видел и не слышал, как он уходил.

Вечером, услышав шевеление ключа в замке, а потом шорох одежды в прихожей, Людмила подумала, что сейчас отец снова молча закроется у себя, но он вдруг вошел в кухню, где они с бабушкой и дедушкой ужинали.

— Послезавтра похороны, — сказал он в пространство. Постоял, подошел к мойке, ополоснул чашку, налил себе воды, выпил и неожиданно обратился к дочери: — Люся, я знаю, ты никогда ее не любила… Но она — твоя мама, и ее больше нет. Ты пойдешь послезавтра со мной?

Людмила открыла было рот, чтобы ответить, и тут заметила, что бабушка усиленно ей моргает: да, мол, соглашайся, да, да! Она удивилась, но послушно сказала:

— Хорошо.

После ужина бабушка прокралась к ней в комнату с видом подпольщика, явившегося на конспиративную квартиру.

— Я боялась, ты откажешься. Это было бы тактической ошибкой. Нельзя настраивать против себя друзей твоей матери. Не забывай: ты не единственная наследница, есть еще этот байстрюк. Да, по закону тебе положена половина, но в ее доме, конечно же, есть неучтенные деньги и ценности, которые кое-кто вполне может прибрать к рукам. Если ты произведешь хорошее впечатление на друзей Таисьи, они помогут тебе добиться справедливого раздела. У нее, насколько я помню, была близкая подруга, Елизавета. Жила в квартире напротив. Если они не раздружились и Елизавета не переехала, она наверняка посвящена во все дела твоей матери, знает в доме каждую безделушку… Конечно, я понимаю, тебе противно туда идти, изображать скорбь и все такое, но ты уж потерпи…

— Ничего ты, бабуль, не понимаешь! Я и без твоих подмигиваний согласилась бы, и вовсе не ради наследства. Увидеть Эту Тварь в гробу… Неужели ты думаешь, что я могла отказать себе в таком удовольствии?

3

Питер думал, что знает о боли все. Впервые она появилась в его жизни после смерти матери, но тогда он был еще ребенком, и знакомство продолжалось недолго. За два года он почти забыл о существовании этой безжалостной дамы, но ее такое положение вещей, по-видимому, не устраивало. Она вновь напомнила о себе, а точнее, ворвалась в дом Пита вместе с известием о смерти отца и вцепилась в мальчика мертвой хваткой. Она шла с ним за отцовским гробом, сопровождала его в школу, поселилась с ним в одной комнате, злорадно наблюдала за его неловкими попытками завести друзей, терзала его вместе с самыми злокозненными соучениками, не давала ему покоя по ночам, когда мучители Питера засыпали, разъедала его душу, когда он, уже в университете, тосковал от одиночества. Ненадолго покинув своего любимца, она с новой силой стиснула его в объятиях, когда он очнулся после аварии в больничной палате, и уже не отступала ни на шаг. Оплакивала вместе с ним смерть жены, сидела у изголовья, когда он приходил в себя после операций, стальным обручем сдавила ему грудь, когда адвокат принес видеокассету с предсмертным признанием Денизы, вложила в руку фруктовый нож, нашептала, чтобы он полоснул себя по венам, надоумила его собирать снотворные таблетки и водворилась в его доме, когда Питера наконец выписали из последней клиники. За долгие годы близости он так свыкся с ней, что перестал ее замечать. И она, казалось, тоже утратила к нему интерес. Во всяком случае, Питеру удалось оторваться от нее во время скитаний по Америке, а потом и вовсе удрать в Россию. Но через три года, когда он решил, что освободился от нее окончательно, она явилась снова. Обрушилась на него, как лавина, смяла, скрутила, и, заглянув ей в лицо, Питер вдруг понял, что, несмотря на давнее знакомство, не знает о боли ничего.