Черный ангел - [16]

Снова захлюпала, забормотала пиэрса. На голову Ирвингу посыпался песок и какая-то труха. Кто-то окликнул Тачстоуна. Ирвинг обернулся и увидел Крэка. На Джонсе уже не было буддистской рясы. Он переоделся поношенные джинсы и футболку.

— Извини, что отвлекаю, — сказал Крэк вежливо.

Время вдруг затаило дыхание. Ирвинг ощутил себя фигуркой персонажа в компьютерной игре, которая вдруг поняла, что вся местность вокруг — плоская картинка, а не объемный и живой мир. Ирвинг сообразил, что ему все это снится. Он вдруг осознал, что тоскует по тем дням. Горячим денькам, когда он еще не был господином Ирвингом Покатикамень, братом главы Новгородской области. А был просто Детвингом, Смертельным Крылом, наемником, преступником, убийцей… Никому не нужен, но и никому ничего не должен. Ирвинга захлестнула волна неожиданной грусти. На ее фоне радость, наслаждение и чувство бесконечной свободы, которое он испытывал во сне, стало еще более ярким, более терпким.

«А ведь не изменилось только одно», — подумал Ирвинг. — «Женщинам, как тогда, так и сейчас, от меня нужны только деньги. Но тогда это было более откровенно, более прямолинейно. Более честно».

— Я ее не брал, — опережая Крэка, произнес Ирвинг. — Твою… инкунабулу. Серебряный кодекс этот. Честное слово.

— Я знаю, — кивнул Крэк. И добавил серьезно:

— Она сама тебя выбрала. Эта книга — с характером. Она все еще у тебя?

— Я дал ее Карлу почитать, — ответил Ирвинг.

— Кто это — Карл?

— Глава таможни Новгородской области, — сказал Ирвинг. — Он живет в замке Быка.

— Давно ты отдал ему книгу?

— Дня три назад.

Крэк покачал головой. Затем дружески улыбнулся и сказал:

— Трое косоглазых прячутся в проеме вон той арки. Пиэрса — у среднего.

— Спасибо, — сказал Ирвинг.

Крэк подмигнул ему и исчез.

Время снова задышало. Клубы дыма зашевелились. Заплясали язычки пламени на догорающих лианах. Ирвинг прижал к плечу винтовку. Он вгляделся в темноту арки сквозь инфракрасный прицел. Крэк не ошибся — желтомордых было трое. В руках у среднего мохнатился клубок чернильной тьмы. Пустота обвивала его щупальцами, похожими на хвостики кляксы. Двое других поддерживали симбионта. После двух мощных залпов он все еще находился в трансе.

Ирвинг открыл глаза. Вокруг было светло. Он поднялся с постели, такой уютной и чистой. Ирвинг увидел себя в зеркале. Он привык спать обнаженным, и сейчас на нем тоже была только пуля. В давние времена пулю носили на шее как оберег. Ведь зачем тому, у кого уже есть пуля, еще одна? С тех пор появилось много других способов убийства на расстоянии, но традиция осталась. Пулю, что сейчас висела на шее Ирвинга, он сам когда-то выковырял из своей ноги.

Только теперь пуля была оправлена в серебро — свинец раздражает кожу. Да и потертый шнурок сменила плоская серебряная цепочка.

Ирвинг задумчиво разглядывал свое отражение. Похлопал себя по едва наметившемуся животу.

— Жирной свиньей, — пробормотал он. — Среди жирных свиней…

Ирвинг хлопнул Лену по обнаженной спине. По крепкому телу прошел гулкий стон.

— Да ну Винг, — пробормотала Лена недовольно.

— Иди мойся, — сказал Ирвинг. — Мы ведь еще в кино собирались.

Лена поднялась с кровати.

— Мы с тобой прямо как упыри, — заметила она и взяла с кресла полотенце и халатик. — Живем ночной жизнью.

— Я так мечтаю увидеть рассвет. Сто лет его не видел… — трагичным голосом произнес Ирвинг.

Лена засмеялась и ушла в душ. Ирвинг слушал, как шумит вода, и думал о том, что бухучет оказался проще, чем ему казалось. Если бы Лот позвонил сейчас, это было бы идеально.

Но брат не звонил. Вернулась Лена. Она быстренько растерлась полотенцем и надела свое любимое шелковое платье. Оно было все в разноцветных разводах и до того узкое, что в него приходилось влезать, извиваясь подобно змее, которая пытается втиснуться в свою сброшенную кожу. После чего Ирвинг оставил ее в комнате одну и пошел мыться сам. Но он ничем не рисковал. Накладных в номере не было.

Ирвинг спрятал их в своем флаере, который разместил на стоянке позади пансионата. Днем за оградой часто толпились любопытные боровичане. Большинство из них никогда не видело флаера. Тем более, боевого. Лот не стал снимать с него пулемет. Флаер выглядел весьма грозно, даже несмотря на зиявшие пустоты гнезд, в которых раньше крепились ракеты. Лот использовал их еще до того, как осел в Новгороде.

Ирвинг услышал, как Лена включила фен и принялась сушить волосы, напевая какую-то песню. Он приглушил воду и прислушался. Ему нравилось, как она пела. Это была одна из тех странных русских песен про закат и воинов в разведке, смысла которых Ирвинг не мог понять, как ни старался:

— Все это дым, конечно дым, но день и ночь душа страдает…

Карл появился в комнате. Он не входил в нее и не влезал в окно. Он проявился в воздухе, как сгусток тьмы, как Чеширский Кот. Карл обтер губы — ему казалось, что они у него в чем-то соленом и густом. Хотя Шмеллинг знал, что ему только так кажется, удержаться от жеста он не смог.

Карл открыл книгу и снова принялся внимательно ее рассматривать. Шмеллинг заметил два тоненьких штырька, оставшиеся от сломанной застежки. Это об них он и укололся. Тщательное изучение серебряных знаков на первой странице привело Карла к заключению, что хотя они и выглядят похожими на санскрит, запись представляет собой совершенно бессмысленный набор символов.