Черный алмаз - [13]
Подняв за победу тост,
Не тех, кто воевали,
А тех. кто занял пост.
Хотел я уж послать их...
Но вдруг, или снится мне,
Стоит, гляжу, солдатик,
Убитый на войне,
Среди разодетых, замшевых, —
Дистрофик, почти скелет...
И поднимаются павшие,
Их тени, и з - т е х л е т.
Стоят, где столько столиков,
И столько хрусталя,
В истлевших гимнастерках...
С них сыплется земля.
Явились они и встали.
А мимо них, там и тут,
Все деятели в зале,
Как через дым, идут.
А рядом бокалы клацали
И речь о дружбе вел,
Брезгливо сщелкнув с лацкана
Щепоть земли, посол.
Я падал с вами, павшие,
И с вами воскресал,
Посла послав подальше,
Мы — покидаем — зал.
1979.
МАЛЯР
МАЛЯР
Маляр стоит,
полдома побелив,
На известью заляпанной подвеске
Посередине
гомона
и блеска,
Скворцов и стекол!
Неба и земли!
Рассвета луч
касается ведра.
Он нарисован
кистью маляра.
А ветер, — вершины шевеля,
Дохнет-то розами, то керосином. —
В зеленом,
розовом,
лиловом,
синем
Под люлькой колыхается
земля!
Хохочет малый
На доске скрипучей.
Внизу — земля,
а под рукою —
тучи.
Как яйца в пасху, размалевать их.
Он смог бы кистью,
если бы не лень.
Белит маляр,
покуда краски хватит,
Весь белым, синим
перемазан
день!
И мне бы так,
размашисто,
с утра
Торчать в просторе
вроде маляра,
И малевать,
влезая на леса,
Цветами радуги,
набором новым:
Зеленым,
синим,
розовым,
лиловым!
... Покуда черным
не зальет глаза.
1944.
ВО ТЬМЕ
Оно стучится, до захвата духа,
Оно стучится — глубоко, глухо —
Ведь грудь моя, как шахта, глубока.
Пусть врач к спине
прикладывает ухо,
Там ухает и ухает
кирка.
Я спать хочу... А там не слышат больше,
Там все стучат, все чаще, сгоряча:
Какой-то
обезумевший
забойщик
Все рубит, между ребрами,
сплеча!
Не жилы, то проходят коридоры,
Где гул один, где темноты потоп...
Трещат с натуги
ребровы
распоры.
А он все рубит,
чертов углекоп!
И мыслей, мыслей там лишь вереница,
Закравшееся, пасмурное, там
Под сводами
отчаянье
таится.
Как взрывом угрожающий
метан...
Пусть не пройдет подземного грозою,
Кладя молчанья вечную печать.
Пусть не зальет — грунтовою слезою;
Потом попробуй помпой откачать!
Пускай идет — из глубины — все чаще —
Горючий уголь песни настоящей.
Чтобы над ним, над рдеющим от муки,
Над черным, раскаленным добела,
Ты обогрела
зябнущие руки,
Когда Россию
вьюга
замела.
1946.
СОЛДАТСКАЯ КУХНЯ
Я солдатская кухня
В развалинах города.
Я в пути, я в пути!
И года, чтобы спас их
От словесного голода,
С котелками ждут очереди впереди.
Я иду, как еда,
За штандартами красными.
А годов череда: исхудалые граждане.
В строй обратно зовет меня командир,
Только как бы в штрафбат я
Не угодил!
Пусть сдерут с меня лычки и снимут ремень
(Ну и что ж... отдохну,
Подождем перемен).
Пусть оставят лишь спички, да горсть табака,
Чтобы дым сквозь решетку
Пускать в облака.
Не хвалою, не лестью,
Только листьями радуем.
Только женщина истинная, если есть,
Будет рядом.
Я солдатская кухня, я им повар и бог!
Все раздам населенью,
До дна и до корки...
А когда, под конец,
У дороги на взгорке.
Ночь осыпет росой железо двуколки,
Будет сон мой,
Как затяжка махорки, глубок.
1947.
В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Мои стихи!
Наверное, они
Служили мне защитою
в те дни.
Ведь к жизни из немых своих потемок
Они рвались,
храня мой каждый шаг.
В беременной
удваивает так
Ее живучесть
будущий ребенок,
Порой на корточках, накоротке
Со смертью, в спешке,
При папиросной вспышке
Я их набрасывал
на коробке
Не авторучкой —
обгорелой спичкой.
О чем? О звездах, о людской отваге.
На переписыванье сил не трать:
В тылу врага не пишут на бумаге.
Здесь память —
вот и вся твоя тетрадь
А лес — чужак, он весь насторожен,
И звезд раздумие над головою...
Но как писалось
жадно и свежо!
И строчки пахли
потом и смолою!
И строчки пахли телом неусталым,
Где взмокла шея, а шаги легки,
И злобой жить
во что бы то ни стало.
Что скулы стискивает,
как кулаки!
Когда, как волк,