Черные звезды - [5]

Как пушечный снаряд.

САМОРИ

Ты помнишь ли, зачем ты был отправлен?

Ты, может быть, французами отравлен?

Они пришли сюда — не мы в Париж.

Кончать восстанье? Нет, сынок! Шалишь!

Жил среди нас великий Сундиа́та.

В сердцах потомков это имя свято.

Героями прославлен наш народ —

Мы знать должны их всех наперечет!

Вот так-то, сын… А эти, из-за моря,

Падут, свою отчизну опозоря.

Они — французы? Клятву мы даем:

Мы Франции такой не признаем!

Цветы и травы губит град в саванне,

Но баобаб не гибнет в урагане.

И ты борись! А упадешь в бою —

Не вздумай плакать и твердить молитву.

Отдай винтовку верную свою

Товарищу: пусть он продолжит битву!

КАРАМОКО

Я вижу,

ты совсем не патриот.

Поверь, отец, —

мне жаль тебя.

Конечно,

образованья ты не получил…

Пойми:

дороги наши

подобны рекам.

Всяк плывет туда,

где счастье светит.

Ты — сильный кормчий.

Так по теченью

направь страны пирогу,

не стремись

наперекор волнам,

иначе

разобьешься и утонешь

с гребцами вместе…

Прекрати войну —

ступай на добрый пир.

Мир заключи

с сильнейшими.

Кокосы,

           бананы,

                      сало —

вот что нужно им.

Так стань купцом,

отец!

Пускай твои солдаты

прилежными работниками станут

Торгуй себе, отец,

своим добром,—

торгуй как вождь

и добрый гражданин.

А если не послушаешь меня,

знай: я тебе не сын.

Пойду к французам

и вместе с ними укрощу тебя,

как буйвола взбесившегося!

Сдайся!

Во имя счастья сдайся!

Во имя процветания народа!

САМОРИ

Нужны ли нам высокие слова,

Когда в цепях везут на острова

Твоих друзей, когда под посвист плети

Мужчины плачут, мрут как мухи дети?..

Умрут не все — и вот живой товар

Ловкач-купец погонит на базар,

И до могилы жалкий черный скот

Гнуть спину будет на своих господ…

Нужны ли нам слова, когда народу

Запрещено и думать про свободу,

Когда мы все — рабы в своем краю,

Когда налогом родину мою

Терзают белые, когда введен запрет

На право жить, — нужны ль слова нам? Нет!

Мы в битвах отстоим свои права.

Ответь мне, сын: нужны ли нам слова?..

Мы не придем к захватчикам с поклоном,

Не подчинимся мы чужим законам,

И в солнечном отечестве своем

Мы — против дружбы всадника с конем.

Мое решенье, сын мой, непреклонно:

Мы боремся за право мирно жить.

И только кровью этот спор решить…

Ты будешь командиром батальона.

Ты на чужбине позабыл о том,

Как славно бил французов, а потом

С победой правой возвращался в лагерь,

Везя трофеи: пушки, ружья, флаги…

Запомнилась мне, сын мой, речь твоя

Перед отъездом в дальние края:

«Держитесь, воины, границы леса

От Вассулу, — сказал ты, — до Тинкессо.

От Туколера до Фута Джалон.

Наш враг повсюду будет побежден!

За морем будет сниться мне мой дом:

Не верю в дружбу всадника с конем.

Я еду к белым, чтобы доказать им,

Что быть рабом не может сын вождя.

Я им скажу: „Кто солнцу шлет проклятья,

Тот у небес не вымолит дождя“.»

КАРАМОКО

Я не желаю слушать!

Надоело!

Вернусь в Париж —

он мне дороже,

чем этот дикий край,

лишь по недоразуменью

считающийся родиной моей.

Ну, что ты смотришь на меня,

как лев

на зайца?

Я не боюсь! А ты…

Мне жаль,

что ты погибнешь

позорной смертью.

Ты будешь

оплакивать тот час,

когда решился

напасть на белых.

А белые

тебя отпустят

на все четыре стороны:

иди, мол,

и пережевывай свою вину.

И ты

с сумою нищенской

пойдешь по деревням,

ты —

бывший вождь,

отвергнутый историей,

и сыном,

и народом.

САМОРИ

Я — Самори. Я горд своей судьбой.

Грядущий день рассудит нас с тобой.

Ты предлагаешь мне французам сдаться?

Я буду драться, сын! Я буду драться!

Я знаю, что враги мои сильны.

На смену мне придут мои сыны,

Не ты — другие. Их у нас миллионы.

Не счесть их математикам Сорбонны.

Они — народ. Пока под крышей хижин

Я босоногих ребятишек вижу,

Я знаю: смена воинам растет

И в грязь не будет втоптан мой народ.

Народ мой — слон. Он мчится напролом.

Он в ярости сметает все кругом…

Открой глаза, мой сын: какой простор!

Здесь все твое — пески и кряжи гор.

Здесь все принадлежит тебе по праву.

Здесь шелестят дожди и пахнут травы,

Родит земля — все для тебя, а ты

Плюешь на все в припадке слепоты,

Предав страну, уходишь с поля боя…

Военный суд решит, как быть с тобою.

… Живым замуровали Карамоко.

Он перед смертью мучился жестоко.

Отец борьбу продолжил, воевал

И выиграл последнее сраженье.

Он снял с народа бремя унижения —

Он государство негров основал.

2

День умирал. Темнело. Постепенно

Закрыл туман деревню Гуелена,

И вот померк алмазный блеск зари…

В шатре из шкур звериных Самори

Над книгами склонился. За стеною

В войну играли дети. Полем боя

Служила им площадка у реки.

Бриз шевелил речные тростники,

За веслами гребцы в пирогах пели,

Хозяйки стряпали, мужчины ели,

Собаки лаяли, кричал петух,

И мимо леса стадо гнал пастух,

И дудочка его роняла трели,

И звезды первые с небес глядели,

И медленно подкрадывался мрак…

В потемках окружил деревню враг.

Ни выстрела, ни возгласа — тишком…

Читает Самори в шатре своем,

Звенит пастушьей дудочкой напев,

И смолкло все, во сне оцепенев…

Но в тишине ползет змеею смерть.

Вот старики, чьи бороды как шерсть,

Лежат зарубленные на земле.

Огонь зайчонком прыгает в золе,

Стрельба вспорола ночи темноту,

Убиты часовые на посту.

В туман белесый вплелся синий дым.

Земля кричит под каблуком чужим,

Перегрызает тьма хребет зари,

И вот раздался голос Самори:

— Бойцы, к оружью! Слушайте приказ!