Черные земли - [4]

- Что еще?

- Не хотелось бы мне встречаться с Матвеем… в поселке, - пряча глаза, ответил Кондаков. - В степи… еще куда ни шло.

- Братец назад переметнется? - быстро спросил Семен Иванович.

Кондаков с глухой тоской в глазах коротко взглянул на Семена Ивановича и, явно не желая вступать в спор, с раздражением ответил:

- Опомнится… Захочет жить по-человечески.

- Та-ак, ясно-о, - протянул с презрением Семен Иванович. - Ну, если уж ты так говоришь, то твоему братцу сам бог велел: встретить нас и спокойно предать, - Семен Иванович сердито запыхтел трубкой, со злостью сплюнул за борт. - Ни черта я не понимаю вас, бывших! То вам хочется вернуть все былое: и поместья, и славу, и власть; а то вдруг - ничего этого вам не надо - лишь бы жить в России!

- Побыл бы в нашей шкуре…

- Э, чепуха! Родина там, где деньги и власть! Вот вернешься отсюда, захочешь - и Монако родиной станет, хотя государство с ладонь! А деньги на стол - и почетным гражданином Ватикана будешь!

- А России? - вдруг со злостью спросил Кондаков. И, не дожидаясь ответа, с тоской сказал: - Нет!.. - потом, горько усмехаясь, заговорил: - Да и Матвей при царе-батюшке богатств, кроме игрушек, не знавал, возвращать ему нечего… а потерять он может… многое!

- А ты отсоветуй, - тихо, с еле заметной угрозой, проговорил Семен Иванович.

- Отсоветуй? - с горечью протянул Кондаков. - Уже поздно… Если Матвей согласился на встречу с нами, то, видно, вы его крепко взяли до рук.

Семен Иванович подозрительно взглянул на Кондакова. Тот выдержал его взгляд и резко сказал:

- С ним я могу встретиться только один на один.

- И если?.. - многозначительно спросил Семен Иванович.

Кондаков презрительно улыбнулся, ответил:

- Не понимаете вы бывших… Успокойтесь, своей шкурой я еще дорожу.

…Ночь лодка шла под парусом. После лопатинских промыслов, что расположены в устье Терека, стали реже попадаться на ее пути рыбачьи подчалки и куласы охотников. Отсюда к северу начались безлюдные меляки. Сидевший за рулем Кондаков временами клевал носом, испуганно вздрагивал и снова следил за компасом.

Утром, когда при ярком свете солнца еле угадывались вдали прибрежные камыши, руль зацепился за дно. Кондаков разодрал веки, слипающиеся от бессонной ночи, осмотрелся, громко сказал:

- Скоро Даргинский проток.

Его спутник, спавший всю ночь, открыл глаза. Медленно приподнялся, молча вскинул бинокль и стал осматривать далекие берега.

- Ни одной лодки, - он повернулся к Кондакову, резко опустил бинокль. - Хорошо, я согласен.

Они долго добирались до берега. У густых, десятками лет некошеных камышей, за которыми вдали маячили острова, заросшие ивами, лодка остановилась. Закинув за спину ружье, Кондаков в высоких болотных сапогах слез в воду и скрылся в зарослях.

Над морем, над зарослями, вдоль Даргинского протока носились огромные табуны уток, - гоготали стаи гусей, звонко кричали казарки. Где-то гулко звонили лебеди. Не обращая внимания на обилие перелетных птиц, Семен Иванович склонился над картой. Отыскав место, где они только что остановились, он прикинул расстояние до поселка Бугрового. Потом тщательно стал рассматривать самый короткий путь к артезианским колодцам на Черных Землях.

…Поздно вечером из зарослей вернулся Кондаков.

- Нашел, - устало сказал он. - Не остров - тайга, глухомань. Выгружаемся.

Переноска всего груза на остров заняла много времени. В тот момент, когда они собирались затопить лодку, недалеко от них под ногами идущего человека зачавкала грязь. Бесшумно отступив в заросли, они затаились. Кто-то шел по только что пробитой ими тропе. Кондаков вытащил из кармана пистолет, отвел предохранитель. Шаги приближались. За несколько метров от протока, где стояла лодка, шаги стихли. Потом огонек спички смутно осветил лицо закурившего охотника.

Лодка, колеблемая течением и ветром из далекой степи, сползла с берега и сперва медленно, потом все быстрее и быстрее поплыла по протоку в море.

Охотник, прикурив, громко и недовольно воскликнул:

- Э, разиня, куда забрел! - повернулся и пошел от протока.

Когда его шаги стихли, Семен Иванович усмехнулся:

- Вот тебе и глухомань! И тут следы прячь в воду, - он повернулся к протоку и зашептал: - Лодки, лодки нет!..

- Уплыла! - Кондаков тихо выругался. Сунув пистолет в карман, спросил: - В ней ничего не осталось?

- Ничего. Я проверял. Будем догонять?

- Куда там! Здесь течение сильное, - Кондаков быстро достал компас, посмотрел на светящуюся стрелку. Прикинув направление ветра, облегченно вздохнул: - К утру она будет в море…

- Да? Ну, тогда не определить, откуда ее унесло. Море - не пруд…

Они подняли ящики на плечи, вышли на свою тропу.

Глава третья

Четыре дня назад, добравшись до зарослей, охотник из поселка Бугрового Антон Черненко целый день неторопливо оборудовал стан. Потом три дня бродил по взморью, отдыхал. Больше чем «на котел» он не добывал дичи. Под воскресенье он собирался идти в поселок и вернуться ни с чем, как и всякий настоящий охотник, не мог. Ему во что бы то ни стало надо было сегодня попасть на воздушную тропу гусиных станиц и принести в Бугровой добытых гусей.

Октябрьскими ночами около Даргинского протока плохо спится охотнику. На болотах, на глухих заводях, на широченных морских меляках стон стоит от великого множества перелетной дичи. В воздухе непрерывен шелест и шум крыльев, тревожен гогот серых гусей, резок крик цапель, пронзителен свист куликов. И если бы не затихал гомон птиц чуть за полночь, то ни один знающий себе цену охотник не выспался здесь, не вытерпел, среди ночи ушел бы отыскивать место для утрянки. Но задолго до рассвета наступает такая тишина, что кажется, - все птицы надорвались от крика и потеряли голоса. А иной раз спросонок подумаешь - перелетная узнала, что ты появился здесь, и покинула эти места. Всегда тревожно на душе в такое время. Чего только не думаешь перед утром, бредя через болото. То кажется, что ты как следует не почистил ружье и оно плохо будет стрелять, то - будто бы плохо приметил, где вечером низко летала дичь. Особенно волнует выбор места. Другой раз сменишь тропу и попадешь в такие крепи, что и сам не рад. Пока из них выберешься - уже солнце высоко, и лет прекратился.