Черные воды Васюгана - [31]

Весна вступила в свои права, и вместе с ней настало время сажать картошку. Нашему предприятию было выделено обширное поле, и рабочие, и служащие — все, в зависимости от потребностей, могли взять себе для обработки полоску земли. На своих пяти сотках, — которые на этот раз находились не в тени, — я посадил картошку и немного морковки. Земля была плодородная, и я смел надеяться на хороший урожай.

К заботам о пропитании добавилась еще одна — забота об одежде. Единственные штаны, которые у меня оставались, висели на мне лохмотьями. Добрые соотечественники, у которых мой жалкий вид вызвал сочувствие, подарили мне ковер. Я радовался как ребенок, когда из грубой, но зато очень прочной ткани ковра мне сшили брюки. Хоть я и походил в этих штанах на флибустьера, все же меня немного расстраивал их бесформенный вид. «Они долго не износятся», — думал я оптимистично, но «встречают по одежке, а провожают по уму». Ткань, вероятно, была уже довольно изношенной, кроме того, она постоянно терлась во время ходьбы: короче говоря, через пару месяцев мои новые брюки износились. Длинные, расползающиеся прорехи латать было бесполезно: нитки не держались на слабой ткани, и швы сразу же расходились.

Теперь я мог бы купить новую ткань со своей зарплаты — в магазинах были разные товары, — но с началом войны свободную торговлю отменили. Все промышленные товары и продукты питания строго нормировались и продавались только по талонам. Наконец я стал выглядеть настолько изношенным и оборванным, что даже сам не мог на себя смотреть. Утром, как только я вставал с постели, я тут же поскорее влезал в свое длинное пальто, чтобы скрыть полуголые ноги; на работе я тоже оставался сидеть в пальто и снимал его лишь вечером, когда заползал под одеяло. Я словно бы отупел и на все махнул рукой.

В один из дней я был вызван к коменданту. Что бы это значило? Что-то хорошее? Плохое? Комендант окинул меня взглядом с ног до головы и без лишних слов выписал ордер на ткань для рубашки и штанов, а также на обувь. Спасибо, комендант! Но откуда он узнал, почему велел мне прийти? Кто рассказал ему о моей нужде? Кто-то из коллег по службе или кто-то из ссыльных латышей, что жили со мной? Наконец-то я смог одеться: светло-серая рубаха с накладными карманами, коричневые брюки и мягкие кожаные ботинки с вшитыми голенищами из мягкого белого полотна — по тем временам я был одет совсем неплохо. Я был тщеславен и достаточно глуп, чтобы радоваться восхищенным взглядам, которые теперь бросали в мою сторону.

Июль 1944. Картофельное поле располагалось неподалеку. И теперь каждый вечер в своем старом «шикарном» костюме — пиратских штанах и рваных сапогах — я отправлялся на поле окучивать хорошо взошедшую картошку и пропалывать морковную грядку. Комары, что прилетали из соседнего таежного леса, по-настоящему пировали на мне, но с этим пришлось просто смириться. (Странно, но местные жители страдали от комаров меньше, чем мы, «иммигранты», родом из мест, где комары не водятся.)

ADIEU, ТАЙГА!

Путешествие с маленькими препятствиями

В середине августа меня вызвал к себе комендант и сообщил, что согласно новому распоряжению предусматривается существенная льгота для ссыльных с техническим образованием. Отныне им позволяется селиться в областном городе Томске и работать по специальности.

— Направление в Томск я тебе уже подписал, — добавил он при этом.

Я был ошеломлен.

— Нет, — взмолился я, — нет! Позвольте мне остаться здесь! Я посадил пять соток картошки, в первый раз я смогу есть досыта. Что я буду делать в Томске без еды?

— Ты не дурак, — возразил он спокойно, — ты пробьешься.

В задумчивости побрел я домой. До сих пор я видел от коменданта только добро. И решил последовать его совету. Неожиданно все стало складываться само собой: новый бухгалтер, который приехал на место нашей латышки — она уже к тому времени покинула бюро, — предложил мне за мое картофельное поле 500 рублей. Я обрадовался этим деньгам, ведь в любом случае картошку мне пришлось бы оставить. Но морковку я приберег для себя; я решил ее выкопать и взять с собой в качестве провизии в дорогу.

На сборы много времени, разумеется, не потребовалось. Стеганое одеяло и подушку я затолкал в большой деревянный сундук, который изготовил для себя еще на комбинате; в маленький чемодан я бросил пальто, рубашку, шапку, отцовскую безопасную бритву, кастрюлю, мешок морковки (примерно ведро), нож, ложку — и вот я уже готов отправиться в путь.

В августовский солнечный денек я сел на речной пароход «Таболяк» (повсюду его называли «Кривой Таболяк», потому что он немного заваливался на один бок), и занял уютное местечко на палубе, прямо рядом с машинным отделением; я знал, что по ночам там будет теплее. И вот я сел на сундук и огляделся. Из всех ссыльных, что оставались в Новом Васюгане, я был единственным, кто получил ордер на выезд.

Вода вспенилась от лопастей колес, и речной пароход отчалил от берега. Adieu, Новый Васюган! Adieu, комендант! Adieu, комбинат и «ЛесТоп»! Adieu, дружественные суровые мужчины! Adieu, тайга! Тот, кто бродил по твоим заснеженным тропам и болотистым топям, уходит. «...Он еще вернется!» — шевелились во мне сомнения и страх будущего. Позади меня оставались ужасы Васюгана; впереди ждала неизвестность.