Черные сказки про гольф - [3]

Я даже не проявил любопытства и не отправился смотреть на указанный дом, ибо знал, что он стоит в старом темном проулке неподалеку от стен города и что его несколько лет назад уже предназначили на слом.

Вечер 26 октября был холодным и дождливым, в воздухе кружились тучи опавших листьев, а редкие прохожие выглядели, как скользящие тени.

Я оставил машину на углу Луга Нонн, где бродят лишь кошки, и пешком проделал две сотни ярдов, отделявшие меня от Ред Чамрок стрит.

Ветер задул фонарь на углу улицы, и я с трудом отыскал нужный дом.

Он был низок и узок, его венчали конек в виде лампочного колпака и нещадно скрипящий флюгер; белокаменный герб над дверью, похоже, восходил к первым годам царствования Тюдоров.

— Добрая старина, — сказал я себе, вставляя ключ в замочную скважину. Ключ повернулся с первого раза.

Я оказался в длинном темном коридоре, но в конце его голубел бледный квадрат — в нише стены стояла лампада. В воздухе плавал запах плесени и горячего воска.

Я толкнул дверь и с приятным удивлением проник в просторную гостиную, освещенную множеством витых восковых свечей. В широком и глубоком очаге горел костер из поленьев, а перед ним, приглашая быть гостем, стояли удобное кресло и маленький столик с бутылками и бокалами. Я наполнил стакан водкой — она показалась мне очень выдержанной, привкус янтаря приятно пощекотал мое небо знатока крепких напитков. Я пожалел об отсутствии сигар, но в душе был этому рад. Сколько раз небольшое количество табачного пепла и даже запах его выдавали человека…

Попивая маленькими глотками водку, я осматривал комнату. Стены были отделаны панелями из черного дуба, окна прятались за тяжелыми дорогими шторами, на полу лежал шерстяной ковер с высоким ворсом. Другой мебели кроме кресла и столика не было, но стоял огромный подрамник из эбенового дерева — на нем находилась картина, которую с трудом освещали свечи.

Я взял один из подсвечников и подошел к картине поближе, чтобы рассмотреть ее. И тут же отшатнулся.

Картина в тяжелой раме, с которой облезло золото, была портретом с удивительно живым лицом. Мне показалось, что он вот-вот спрыгнет с холста. Лицо вырисовывалось на фоне сельского предгрозового пейзажа.

Мужчина был невысок, но очень широк в плечах, а его громадная круглая голова едва не терялась на теле, похожем на округлый бочонок. Это ужасное тело было затянуто в темные одежды странного покроя, скорее всего старинного, но из-под них торчали обнаженные руки с невероятной мускулатурой. Кисти, больше похожие на лопасти весла, сжимали хрупкую трость с удлиненным загнутым концом. Господи! Сила, которая исходила от этих рук, была столь ужасающей, что я вновь отступил. Лицо… брр… не хотелось бы, чтобы оно приснилось в кошмарном сне.

Однако, несмотря на безобразие мужчины, произведение представляло собой истинную ценность. И тут я заметил в углу рамы сплетенную нитку из красной шерсти.

Я улыбнулся, ибо она указывала, чего от меня ждут. Эта красная нить означала — «Возьмите».

Мне оставалось лишь заняться своим ремеслом. Я тщательно обтер бутылку и стакан, а через полчаса картина была уже у меня дома в тайнике, который не отыскал бы и хитрец из хитрецов.

Прошло полтора месяца, но никто так и не явился, чтобы потребовать картину. Я был весьма удивлен, ибо подобные вещи не практикуются в нашей сумрачной профессии.

Я сказал об этом Гаесу, собрату, которому верю как самому себе.

Посылка ключа и красная нить не очень его удивили. Странной и не соответствующей нормам, показалась ему оригинальная встреча с горящим камином и водкой.

Я предложил ему взглянуть на картину, и он согласился. Но едва он увидел ее, как пришел в невероятное волнение.

— Боже! — воскликнул он. — Это — «Гольфист» Мабюза!

Если в нашей ассоциации я — человек дела, то Гаес скорее мыслитель. Он учился в университете, где получил кучу блестящих званий в том числе и в области истории искусств. Егознания частенько помогают нам. Я попросил его просветить мою черепушку.

— Мабюз был одним из величайших художников в истории, — сказал он. — В 1520 году сеньор Фитцалан, таково отчество Стюартов, вызвал его в Шотландию, где он и познакомился с Мак-Нейром… Кстати, вы играете в гольф?

Я признался, что ничего не смыслю в благородной игре.

— По мнению некоторых специалистов, — продолжил Гаес, — гольф родился в Шотландии во время войны Алой и Белой Роз. По мнению других, игра эта еще древнее. Но в те времена, когда туда приехал Мабюз, там уже возсю играли в гольф…

Чуть дрожащим пальцем Гаес ткнул в сторону картины.

— Это портрет Мак-Нейра, написанный Мабюзом. Он был великим гольфистом, игроком, которого никто не мог победить, и его репутация была столь высока, что ему прощали бесчисленные преступления.

Гаес взял лупу и приблизился к полотну.

— Господи… знаки находятся здесь, — прошептал он, сглотнув слюну, — Этого следовало ожидать, ибо Мабюз в своих произведениях не упускал ни малейшей детали… Боже!.. Боже!..

— Что вы хотите сказать, Гаес?

— Быть может, это только легенда, — ответил он. — Но даже рискуя прослыть суеверным человеком, я вам скажу все, что думаю. Ходил слух, что Мак-Нейр выгравировал на ручке своей клюшки так называемый ниблик, сочетание магических знаков, которые обеспечивали ему победу в этой благородной игре. Знаки, открытые ему Дьяволом, в обмен на его душу. Смотрите сами… Они здесь…