Черные розы - [68]

Шрифт
Интервал

— В палату, — сказала она, закончив перевязку.

Сестры увезли больную. Не успели отзвучать возгласы облегчения и надежды, как в палату вошла Зульфия.

— Саиб, дочь Азиз-хана просит пропустить ее к Амаль.

Фахрулла озадаченно поднял брови и посмотрел на Хашимову.

— Ни в коем случае! — категорически заявила Саадат. — Больной нужен полный покой.

Одетая в простую черную чадру, в черных туфлях, Гюльшан ждала у дверей Зульфию. В руках у нее трепетал огромный букет роз.

Узнав об отказе и увидев выходящих из палаты врачей, Гюльшан бросилась к старшему по возрасту.

— Доктор-саиб, прошу вас, разрешите мне посидеть минуты три возле моей подруги Амаль.

— Возле вашей подруги?

— Да, саиб, у дочери Саида. Мы с детства росли вместе. Розы прислал ей ее отец.

— Больную нельзя тревожить, ханум, — строго сказала Хашимова. — А цветы можете передать сестре. Она их поставит у ее кровати. Пусть Амаль подышит их ароматом.

— Возьмите цветы, сестра, — обратилась Хашимова к Зульфии. — И поставьте их в вазу!

— Слушаю, ханум!

Предупредив сестру, что они будут в кабинете, врачи ушли.

— Ты, милая, всегда здесь дежуришь? — спросила Гюльшан.

— Каждый день, — ответила Зульфия.

— И сколько за это платят?

— Ах, ханум, о чем там говорить!..

Гюльшан сняла с шеи драгоценное украшение и протянула его сестре. Сердце Зульфии затрепетало. Она схватила жемчужную нить, чтобы полюбоваться ее игрой.

— Спрячьте, это вам! — прошептала Гюльшан. — Подарок от меня…

— Мне?.. За что? — откачнулась от нее изумленная Зульфия.

Дочь Азиз-хана оглянулась. Коридор пуст. Голос ее зазвучал спокойней и тверже:

— Сам аллах послал меня к тебе. Это ожерелье дорогое. Бери его!

— Я не понимаю вас…

— Бери! Аллах хочет тебя сделать счастливой.

— Спасибо, но…

— Никаких «но»! Сейчас все в твоих руках… Неужели ты не хочешь навсегда избавить от мучений дочь садовника? Неужели ты не понимаешь, что никакая «красная» женщина никогда не сможет ей помочь? Амаль никогда не прозреет, и жизнь для нее так и останется вечной мукой. Так избавь же ее от нее раз и навсегда. Пусть она отойдет на тот свет, к своей матери. Этим она освободится от всего, что терзает ее душу.

Зульфия затряслась, побледнела, но быстро овладела собой.

— Да… Но как… это сделать? — прошептала она еле слышно.

— Очень просто. Я научу тебя… — Гюльшан протянула ей три маленьких флакона с морфием. — В полночь, когда все уснут, дай ей подышать. И она спокойно уснет… Навсегда. Доктора скажут, что сердце не выдержало страданий. Аллах будет милостив и к ней и к тебе за то, что ты облегчила ее участь.

Дрожащая рука Зульфии взяла смертоносные пузырьки.

— Хорошо, ханум, я… я попытаюсь…

Огни зловещей радости в глазах Гюльшан вспыхнули и погасли. Поспешно достав из сумочки несколько бумажек по сто афгани, она протянула их сестре.

— Вот тебе еще. За сердечное отношение ко мне и Амаль.

— Спасибо… Все будет сделано так, как вы хотите.

— Да поможет тебе аллах! — прошептала Гюльшан. — Теперь я могу спокойно вернуться в Лагман.

— Пойдемте, я провожу вас.

Когда Гюльшан, крадучись, удалилась, Зульфия, опасливо оглянувшись, вынула из кармана ожерелье. Подняла на вытянутой руке перед собой. Долго как зачарованная любовалась мерцающим созвездием жемчужин. Потом осторожно опустила руку с ожерельем в карман и медленно направилась в палату к Амаль. Больная мирно спала. Зульфия остановилась перед ее кроватью, прислушиваясь к ее мерному дыханию. Потом поправила одеяло и нажала кнопку звонка.

На звонок явилась старшая сестра Шамс.

— Побудьте минуточку здесь, я сейчас вернусь.

Без стука войдя в кабинет мирзы Давуда, она молча выложила на круглый стол флаконы с морфием, ожерелье и деньги, сбиваясь и путаясь, рассказала все, как было.

Мирза Давуд не верил своим глазам. Он взял ожерелье, взглянул на него, протянул Саадат и принялся рассматривать флаконы.

— Морфий! — воскликнул он.

— Где она его взяла, да еще в такой дозе? — спросила Хашимова.

Фахрулла улыбнулся.

— Деньги, ханум, обладают магической силой. Они способны совершать чудеса. За деньги можно Купить не только морфий…

— Тем более здесь, в Кабуле. В аптекарских лавках индусов, — добавил мирза Давуд, — за деньги можно приобрести не только морфий, но и змеиный яд. Зульфия!.. — Мирза Давуд поднялся. — Не нахожу слов, чтобы оценить твою честность… Устоять против такого соблазна!.. Я горжусь тобой!

Хашимова крепко обняла и поцеловала зардевшуюся девушку. Потом сняла золотые часы «Звезда» и надела на руку смущенной Зульфии.

— Ты заслужила не только глубокое уважение, но и награду. Большое спасибо тебе! Будь всегда такой!


Много суток отмерили часы на руке Зульфии, пока доктор Хашимова решила снять повязку с глаз Амаль. Произошло это вечером, на четырнадцатые сутки после операции.

В небольшом салоне клиники стоял полумрак. Из открытых дверей балкона дул легкий ветерок. Во дворе царила тьма, а на небе тускло лучились звезды и сиял диск луны. Глубоко затаив волнение, но внешне спокойная, Саадат медленно размотала бинт и нежным движением рук сняла мягкие крошечные подушечки с глаз больной. Амаль инстинктивно зажмурилась. «Значит, реагирует даже на такой скудный свет», — подумала Хашимова и сияющими глазами посмотрела на мирзу Давуда и Фахруллу. Те ответили улыбкой.


Еще от автора Сахиб Джамал
Темнокожий мальчик в поисках счастья

Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета. Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе. Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.


Рекомендуем почитать

Клуб имени Черчилля

Леонид Переплётчик родился на Украине. Работал доцентом в одном из Новосибирских вузов. В США приехал в 1989 году. B Америке опубликовал книги "По обе стороны пролива" (On both sides of the Bering Strait) и "Река забвения" (River of Oblivion). Пишет очерки в газету "Вести" (Израиль). "Клуб имени Черчилля" — это рассказ о трагических событиях, происходивших в Архангельске во время Второй мировой войны. Опубликовано в журнале: Слово\Word 2006, 52.


Укол рапиры

В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.


Бустрофедон

Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.


Живущие в подполье

Роман португальского писателя Фернандо Наморы «Живущие в подполье» относится к произведениям, которые прочитывают, что называется, не переводя дыхания. Книга захватывает с первых же строк. Между тем это не многоплановый роман с калейдоскопом острых коллизий и не детективная повесть, построенная на сложной, запутанной интриге. Роман «Живущие в подполье» привлекает большим гражданским звучанием и вполне может быть отнесен к лучшим произведениям неореалистического направления в португальской литературе.


Невидимки за работой

В книге Огилви много смешного. Советский читатель не раз улыбнется. Автор талантливо владеет мастерством юмора. В его манере чувствуется влияние великой школы английского литературного смеха, влияние Диккенса. Огилви не останавливается перед преувеличением, перед карикатурой, гротеском. Но жизненность и правдивость придают силу и убедительность его насмешке. Он пишет с натуры, в хорошем реалистическом стиле. Существовала ли в действительности такая литературная мануфактура, какую описывает Огилви? Может быть, именно такая и не существовала.