Черные розы - [65]

Держа в руках знакомую ей фотографию, Саадат смотрела на обезумевшего от горя юношу.

— Ну, хорошо, — проговорила она наконец. — Успокойся. Я останусь и помогу твоей Амаль.

СААДАТ ДЕЛАЕТ ОПЕРАЦИЮ

День быстро угас. Вечерний шум Кабула вскоре утих, и город погрузился в сон. Встреча с Надиром взволновала Хашимову, и она долго не ложилась спать. Облокотившись на подоконник, она смотрела в мягкую черно-бархатную ночь Кабула.

«Время летит, как человеческая мысль, — думала она, — и остановить его невозможно. Вот я снова в Кабуле. И какая ночь, словно блаженные минуты девичьих грез! Сколько в этой тишине нежности, таинственности и бесконечной волнующей надежды! До чего же хороша ночная тишина! Будто сливаешься воедино с нею и радуешься, любуешься этой красотой. И хочется, чтобы на земле не было ни печали, ни слез, ни тревог».

И чем больше Саадат глядела в темноту, на звездное небо и причудливые силуэты далеких горных вершин, тем больше возрастало ее желание как можно больше приносить радости людям.

Откуда-то издалека, будто сама ночь принесла родную, волнующую мелодию, кто-то наигрывал на флейте узбекскую песню о матери — «Анаджан». Саадат знала, что в Афганистане испокон веков жило много узбеков. И эта песня, как привет сородичей, коснулась ее сердца и напомнила ей о родном Узбекистане и матери. Она встала, зажгла свет и принялась строчить телеграмму. «Мама, любимая моя, задерживаюсь по долгу совести. Должна помочь человеку, вернуть зрение. Скоро увидимся. Целую много раз.

Саадат».

Успокоенная, Саадат легла спать, а проснулась, когда вершину Небесной горы ласкали теплые, мягкие лучи восходящей зари.

Доктор Скрипкин, как обычно, зашел за Саадат, чтобы вместе позавтракать. Взглянув на нее, он произнес:

— Я понимаю вашу тревогу… Но помните: в бою рука воина не должна дрожать. В руках хирурга скальпель то же, что меч.

— Благодарю вас! — бросила на него взгляд Саадат. — За исход операции я не волнуюсь.

— На какой час назначена операция?

— На одиннадцать!

Скрипкин взглянул на часы.

— Через два часа.

— Да.

Завтрак не был еще окончен, как за Хашимовой приехал мирза Давуд.

— И я поеду с вами. Буду стоять в сторонке. Хорошо? — спросил Скрипкин.

Хашимова в знак согласия кивнула головой.

Мирза Давуд всю дорогу острил, рассказывал анекдоты о своих больных. Слушая его, Саадат и Скрипкин от души смеялись, словно ехали на веселый пикник.

В операционной их ждали профессор Фахрулла, доктор Казыми и сестры.

— Все готово? — спросил мирза Давуд Зульфию.

— Да, саиб.

— Очень хорошо. Как чувствует себя больная?

— Я только что от нее, саиб, — поспешно доложил Казыми. — Температура нормальная, самочувствие великолепное. Говорит, что под нож русского хирурга готова сердце свое положить.

— Вот как! — одобрительно воскликнул мирза Давуд и подошел к окну.

Во дворе под тенью дерева увидел Надира. Он пришел сюда с рассветом и сидел неподвижно, не сводя глаз с окна операционной. На лбу блестели бусинки пота, во рту пересохло, но ни голод, ни жажда не в силах были прогнать его. Он ждал минуты, когда к окну подойдет Зульфия и даст ему знать, что операция закончена, и тогда он уйдет.

Мирза Давуд подозвал Саадат к окну и показал на «Меджнуна». Некоторое время она молча смотрела на юношу.

— Молодец! Чистое сердце только так и может любить. — И, повернувшись к мирзе Давуду, сказала: — Ну что же, надо начинать?

Мирза Давуд приказал привезти Амаль. Профессор Фахрулла стоял в стороне и шептал молитву.

Хашимова с минуту постояла в раздумье. Ее черные, полные жизни глаза сосредоточенно застыли, смуглое лицо зарумянилось.

— Помогать мне будете вы, — обратилась она к мирзе Давуду.

— С сердечной готовностью! — ответил профессор.

Саадат почувствовала, что к ней вернулась та спокойная уверенность, которая так необходима в работе и всегда сопутствует ей.

В кабинет в белоснежном халате вошел Шнейдер. Он сделал общий вежливый поклон и остановился возле операционного стола.

— Профессор, — строго официально прозвучал голос Хашимовой. — Извините, но ваша помощь нам не нужна.

Профессор Фахрулла готов был, как драгоценности, собрать в свой кисет слова Саадат. Шнейдер в бессильной ярости смотрел на Хашимову, потом повернулся и пошел к выходу. В дверях встретился с креслом-коляской, в которой везли Амаль. Он неосторожно толкнул коляску, она ударилась о дверной косяк, и Амаль вздрогнула.

— Осторожно! — крикнула Саадат и устремилась навстречу больной.

В стерилизаторе, наполненном операционными инструментами, бурлила вода. Лучи света, идущие от отражателя сферических бестеневых ламп, освещали операционный стол. Коляска остановилась возле него.

— Температура?

— Тридцать шесть и две.

— Превосходно! — порадовалась Саадат и по-матерински нежно взяла кисть руки больной, чтобы проверить пульс. — Восемьдесят пять… — сказала она через несколько секунд.

— Неплохо, — заметил доктор Скрипкин.

— Не волнуйся, милая Лейли, все будет хорошо! — ласково наклонилась Саадат к Амаль.

Девушка вспыхнула. Жгучее пламя надежды охватило все ее существо, влило силы, наполнило готовностью все претерпеть, все перенести.

— Надир у тебя самый красивый, самый стройный, самый храбрый… — весело продолжала Саадат. — Скоро ты убедишься в этом собственными глазами.