Черные пески - [9]

– Не клеймо, метку. Шрам. Это наши обычаи, король. Разве ты хочешь, чтобы твоих людей убили в случайной стычке? Или застрелили как лазутчиков? Владетель не дает пустых обещаний. Шрам станет защитой, пока не придет срок и его не уберут. Договор будет заключен, как только я смочу карахар в крови десятерых заложников. Эта меньшая кровь, король.

Будьте вы прокляты!

– Иллар согласен на договор.

Крег вытащил длинный узкий нож. Солдат из посольской свиты подошел к Митьке со спины, согнутой в локте рукой обхватил его лоб, плотно прижал голову к своему плечу.

– Зачем? - шевельнулись губы побратима. - Я не собираюсь вырываться.

– Знак должен лечь ровно.

Узкое лезвие коснулось Митькиного лица на три пальца ниже глаза. Двинулось к виску - за стальным кончиком потянулся набухающий кровью след. Тяжелая капля скатилась к прикушенной губе. Еще четыре коротких черты - и заострилась стрела, возникло оперение. Темка видел, как Митька вздрагивал при каждом прикосновении ножа. Создатель, как же больно, когда режут по живому!

Крег коснулся раны свернутым карахаром и уступил место. Один из роддарцев прижал к лицу заложника смоченную чем-то тряпицу. Митька дернулся, но его держали крепко.

– Все, отпускай. - Тряпицу отняли от лица. Княжич поднял руку, ладонь дрожала, не касаясь щеки.

– Зуд скоро пройдет, - успокоил крег. - Зато шрам не пропадет раньше времени, и только наши лекари смогут убрать его бесследно.

Еще девять раз выпивал кровь карахар. Когда на лицо последнего заложника легла метка, крег спрятал черный платок.

– Договор заключен. Мы выезжаем послезавтра.

– Митька, ну зачем?!

Голос у Темки такой, что сразу вспомнилась Рыжая башня в Южном Зубе. Митька провел рукой по стеклу, смахивая иней. Тут, в дальнем коридоре, не топили, и стоял такой холод, что изо рта вырывался пар; зато никто не помешает. Льдинки собрались в ладонь, Митька прижал их к щеке, чуть ниже раны. Зуд немножко утих.

– Есть несколько причин.

– Кто бы сомневался! - Темка метнулся в узком проходе от стены до стены, пнул деревянную панель. Митьке казалось, он слышит, как кипит в побратиме ярость, самая худшая из всех возможных - бессильная. - Создатель, ну зачем?! Дерьмо шакалье!

Митька снова поскреб стекло. За окном сквозь ранние сумерки и медленно падающие крупные хлопья снега виднелся лишь тусклый свет фонаря в руке стражника. Может, потеплеет? Не хотелось бы в дорогу в мороз отправляться. На стекле неясным силуэтом отражался сам Митька, а потом рядом возник и друг. Глядя в смутное отражение, Митька сказал:

– Тем, он мне все-таки отец. Он. Мой. Отец. Побратим дернул плечом.

– Я понимаю, что надежды мало. Но если это поможет предотвратить новую резню в Миллреде… Не надо, Темка. Я же сказал, что понимаю. Но пусть хоть вот такая возможность, - Митька сложил пальцы щепотью, - я должен ее использовать.

Судя по Темкиному лицу, он не верил даже в самый крохотный шанс.

– И потом, это ведь мой род, значит, отвечать должен я. Мой долг и мое право - стать заложником.

– Что, нашел, как искупить?

Темка злился, и потому Митьке не хотелось оправдываться, говорить, что дело не только в том обещании на Орлиной горе. Все намного сложнее.

– Это просто какое-то идиотское самопожертвование!

– Когда ты не стал стрелять в моего отца, тоже было - идиотское?

– Да! - в запале выкрикнул Темка.

– Тогда почему тебе можно, а мне нельзя? Побратим выругался, его отражение пропало, и Митька услышал, как тот снова пинает стены.

– Знаешь, он мне сказал тогда, ну, у вас, в Торнхэле: «Если бы княжич Артемий выстрелил, мне было бы уже все равно. Не успею всю горечь испить». Я понимаю - мятеж, война. Понимаю, что на самом деле моя жизнь ничего не стоит. Но если отец пойдет в Миллред, я ведь тоже… почти не успею. Но так надо, Темка. Если я ненавижу эту войну - я должен сделать хоть что-то. Не все же предавать.

Темка вернулся, тяжело сел на подоконник. Митька подумал, глядя на сгорбленную спину друга: нет, не верит, что князя Дина может остановить жизнь сына.

– Да не хорони ты меня раньше времени! Все, хватит. Будет как будет.

Побратим еще какое-то время молчал, стискивая кулаки так, что побелели костяшки. Потом поднял голову.

– Переночуешь сегодня у нас? Меня отпустят, я попрошу. - Он сказал спокойно, но Митька все равно вспомнил Южный Зуб и Рыжую башню.

– Конечно, раз приглашаешь.

Да и что ему делать тут, во дворце. Митька удержался, не поежился, вспомнив разговор с матерью. Хорошо, что он уже совершеннолетний. Это отряды водить рано, чужими жизнями распоряжаться, а своей - пожалуйста. Как отсчитал Создатель шестнадцать, так никто не может запретить хоть в наемники, хоть в солдаты. И в заложники - тоже.

– А вообще, у меня есть еще одна причина попасть в Роддар. Я в Ладдаре узнал. - Он положил руку на холодное стекло. За ним шел снег, совсем как тогда.

…Да, снег падал крупный хлопьями, налипал на плащ. Замело улицы, выросли сугробы и сугробики на крышах, оградах, резных навесах. Сверкали на солнце деревья, обросшие пушистой бахромой. Покровительница зимы благоволила Лодску, столице Ладдара, недаром на Моррин так повезло с погодой.

Холодный ком больно ударил в ухо, сбил шапку. Митька оглянулся: у края дороги стояли смеющиеся девушки, одна напоказ стряхивала с перчаток снег. Подбитые лисьим мехом плащи у обеих были распахнуты, из-под капюшонов выбились прядки волос (у той, что кинула снежок, - светлые, почти белые, у другой - золотисто-рыжие), и княжич невольно засмотрелся. Тур чуть усмехнулся и неторопливо поехал вперед, поглядывая на ярмарочные шатры.