Черные крылья - [69]

– Эзабет считает, что у нее появились данные для работы, – заметил я. – И она хочет получить доступ к ядру Машины.

– Этого не может получить никто, – указал Линдрик. – Нолл постарался запереть его. Там механизм, который не может открыть даже Орден. Набор панелей. Их нужно нажимать в определенном порядке. В каком – неизвестно. Те, кто пробовал угадать, а верней, то, что осталось от них, – похоронены за стенами цитадели. Нолл позаботился о том, чтобы никакой враг не вздумал покопаться в ядре Машины. Сделанное там не для смертных глаз.

– Но ведь Нолл исчез, – заметил я.

Отто кивнул.

– А после его исчезновения – или смерти – или еще чего там с ним стало, люди вроде Глека Малдона начали задавать вопросы и раскопали старые расчеты. Когда секрет хранил сам Нолл, никто не спрашивал. Но теперь его нет, любопытство растет. Малдон захотел знание Нолла. А знание – опаснее всего. Дестран, верно?

– Да, учитель, – подтвердил юнец. – Знание – сила.

– Они заставили умолкнуть Глека Малдона. А теперь пришли за Эзабет, – сказал Отто.

Мне отчаянно захотелось выпить. Кожа покрылась липким потом. Так всегда бывает, когда я слишком долго не заглядываю в бутылку. Я подошел к тележке и налил себе стакан пойла. Оно оказалось донельзя гнусным. Как можно человеку в таком положении пить лютое дерьмо? Правда, для меня оно в самый раз.

– Если б они хотели просто заткнуть ей рот, могли бы не изощряться, – заметил я. – Отправили бы ее под трибунал за измену и раскол. Питер Дитвин был бы свидетелем. В Мод Эзабет оказалась совершенно беззащитной. Дантри дважды пытались убить. А ее – ни разу. Почему?

– Человека можно убить. Но вот идею – нет, – сказал Отто. – Объявив Эзабет безумной, они не только заткнули ей рот, но и обесценили все ее находки. То же самое сделали и с бедным Глеком. Но я подозреваю, что он и в самом деле начал терять себя к тому времени, когда его решили обезвредить.

– Но если Эзабет умрет, богохульство умрет с ней, – указал я.

Линдрик покачал головой.

– Идеи живучи. Представьте, что Эзабет умерла при загадочных обстоятельствах. Представьте скандал, внимание к ее работе. Из Морока вызывают Дантри, он начинает расследование. Может, он сумеет найти доказательства, достаточные для суда. Может, отправит на дыбу весь персонал Мод, чтобы выудить правду.

– Не отправлю, – сказал Дантри, и я ему поверил.

Мягкотелый.

– Но они-то этого не знают, – указал Линдрик, сочувственно хлопая графа по плечу, словно утешая пса, лишенного косточки. – А шумихи они хотят меньше всего. Пока Эзабет живет безумной – ее идеи и слова будут бредом. Если она погибнет, ее работа перейдет к любому другому спиннеру, достаточно умному и дерзкому, чтобы перенять эстафету.

– То есть, чтобы все шито-крыто и тихо, – подытожил я.

– А главное – легально, – добавил Линдрик. – И у них все прекрасно работало до тех пор, пока не стало ясно: Эзабет не удержать в Мод. Дантри имеет все законные права забрать Эзабет, и потому его пытались убить сначала в Мороке, потом здесь, провоцируя на дуэль с Хайнрихом Аденауэром. А он, при всем его клоунском виде, настоящий дьявол с рапирой. А когда провалились изящные планы, графа попытались застрелить в жалкой пивнушке.

– «Колокол» вовсе не жалкая пивнушка, – огрызнулась Ненн.

– Это не просто попытка княгини Эроно заткнуть рот Эзабет, – тяжело выговорил я. – И это не только маршал Венцер. Тут все трое: и княгиня, и маршал, и князь Аденауэр. И проклятый духами Орден. И, наверное, каждая гребаная шишка Валенграда.

Я откинулся на спинку кресла, закрыл лицо ладонью. Политика. Как я ненавижу это дерьмо! Я ненавидел ее еще тогда, когда носил вычурное имя, когда впервые встретил Эзабет и мы бежали вместе по лугу. Я ненавидел политику и тогда, когда впервые взял офицерский патент, а офицеры фыркали друг на друга, стараясь или высмеять меня, или подружиться со мной. Я ненавидел политику, когда моя жена усердно передавала в письмах клочки сплетен, которые могли бы, по ее мнению, помочь мне с карьерой. Я ненавидел политику, когда стал генералом, ненавидел ее, когда умер Тороло Манконо. Я потерял свой пост, свое имя и жену, но вот я, теперешний, кручусь в дерьмовом котле политики вместе со всеми остальными. Только Безымянные способны заварить кашу хуже, чем политики.

Мать честная, как же надо поговорить с Вороньей Лапой! Я ненавидел его и за то, что он такое, и за то, что он учинил со мной – но мне нужен старый колдун. Давно я уже не хотел по-настоящему переговорить с пернатым ублюдком.

Линдрик пристально посмотрел на меня.

– Капитан, скажите мне: если бы решать пришлось вам, вы бы позволили Эзабет продолжать исследования? Если бы явились драджи – а они уже идут, – попытались бы вы запустить Машину, даже зная, что колеса повозки могут отлететь? Рискнули бы вы уничтожением Дортмарка? А может, разрушением целого мира?

Я не смог ответить. И оно к лучшему.

– Глубинные короли уже подозревают, – вместо того сказал я. – И потому идут. Прямо сейчас. Они ведут свои легионы и обвалятся на нас волной железа и огня. Так что пусть Эзабет быстрее управляется со своей теорией. У нас почти не осталось времени.