Черные крылья Ктулху - [8]

по поверхности заводи, как капли ртути по твердой столешнице, и вот нечто начинает понемногу обретать форму и поднимается из сокрытых глубин, и даже без звука понятно, что ивы кричат и раскачиваются, точно во власти ураганного ветра. Мне сдается, что перед распростертой Верой Эндекотт или Лиллиан Маргарет Сноу образуется что-то вроде рта — или влагалище, или слепой безвекий глаз, или некий орган, способный служить всеми тремя сразу. Я по очереди обдумываю каждую из этих версий.

Вот уже пять минут, как я отложил перо и только что перечитал вслух все написанное, пока зодиакальный свет сменялся восходом и первыми безотрадными лучами нового октябрьского дня. Но прежде чем я верну эти страницы в папку с эскизами Пикмана и вырезками Тербера и отправлюсь по делам, к коим призывает меня утро, мне хотелось бы сознаться: то, что мне приснилось и что я занес на бумагу, совсем не совпадает с тем, что я видел в тот день в кинозале близ Гарвард-Сквер. И это отнюдь не весь кошмар, пробудивший меня и заставивший, спотыкаясь, кинуться к письменному столу. Даже притом, что я торопился все записать, слишком многое из этого сна от меня ускользнуло, а ведь сны никогда не повторяют в точности, а порою даже и близко не напоминают то, что я видел на стене в свете проектора, тот обманчивый поток недвижных образов, притворяющихся «оживленными». Вот что я снова и снова втолковывал Терберу, а он никогда не соглашался: любой рассказчик по определению ненадежен. Я не солгал, нет. Но все это не ближе к правде, чем любая другая волшебная сказка.

После того как я пробыл несколько дней в пансионе в Провиденсе, пытаясь навести какой-никакой порядок в хаосе безвременно оборвавшейся жизни Тербера, я стал собирать свое собственное досье на Веру Эндекотт: еще несколько августовских дней я провел, роясь в фондах бостонского Атенеума, публичной библиотеки и библиотеки Уайденера в Гарварде^{36}. Я с легкостью воссоздал по кусочкам и историю восхождения актрисы к славе, и скандал, в результате которого она сошла со сцены и пристрастилась к алкоголю в конце 1927 года, незадолго до того, как Тербер пришел ко мне со своими дикими россказнями о Пикмане и подземных вурдалаках. Куда труднее оказалось отследить ее причастность к определенным теософским и оккультным обществам от Манхэттена до Лос-Анджелеса, — а ведь в этих кругах вращался и сам Ричард Аптон Пикман.

В январе 1927 года, после того как предыдущей весной Вера Эндекотт заключила контракт с «Парамаунт пикчерз», в ходе съемок фильма по роману Маргарет Кеннеди «Верная нимфа»^{37}, в бульварную прессу стали просачиваться слухи о том, что Вера Эндекотт много пьет и употребляет героин. Поначалу эти голословные заявления вроде бы ничуть не обеспокоили актрису и повредили ее кинематографической карьере не больше, чем когда-то — раскрытие ее настоящего имени, Лиллиан Сноу, или публичное обсуждение ее одиозных родственников с Северного Берега. Затем третьего мая она была арестована — как сообщалось поначалу, всего-навсего во время налета на подпольный бар где-то на Дюранд-драйв, в местечке среди отвесных, поросших кустарником каньонов над Лос-Анджелесом, неподалеку от Голливудского водохранилища и Малхолландского шоссе. Несколько дней спустя, после того как Эндекотт освободили под залог, всплыли куда более странные свидетельства касательно событий той ночи, и к седьмому мая статьи в «Ван-Найс колл», в «Лос-Анджелес таймс» и «Геральд-экспресс» описывали сборище на Дюранд-драйв уже не как подпольный бар, а как нечто куда более жуткое — от «ведьминского шабаша» до «упадочной, кощунственной, разнузданной ведьминской и гомосексуальной оргии».

Но последней каплей стало разоблачение и вовсе чудовищное: журналисты выяснили, что одна из многих женщин, обнаруженная той ночью в обществе Веры Эндекотт, проститутка-мексиканка по имени Ариадна Дельгадо, была доставлена в Голливудский пресвитерианский медцентр — в «Королеву ангелов» — в коматозном состоянии, с многочисленными ножевыми ранениями, от которых пострадали ее торс, грудь и лицо. Дельгадо умерла утром четвертого мая, так и не придя в сознание. Вторая «жертва» или «участник» (в зависимости от газеты), молодой и неудачливый сценарист, фигурирующий в списке просто как Джозеф Э. Чапмен, был помещен в психиатрический изолятор многопрофильной больницы округа Лос-Анджелес сразу после волны арестов.

И хотя, по-видимому, предпринимались попытки замять это дело — и юристами киностудии, и, вероятно, представителями лос-анджелесского полицейского департамента, — десятого мая Эндекотт арестовали вторично и предъявили ей многочисленные обвинения по статьям «изнасилование», «содомия», «убийство второй степени», «похищение» и «растление». Подробности касательно конкретных обвинений варьировались от источника к источнику, и тем не менее одиннадцатого мая Эндекотт была снова отпущена под залог, а четыре дня спустя офис Эйсы Киза, прокурора лос-анджелесского округа, внезапно в силу непонятной причины обратился с просьбой снять с актрисы все обвинения^{38}, и Высший суд Калифорнии округа Лос-Анджелес удовлетворил ходатайство, столь же необъяснимым образом пересмотрев статьи обвинения (здесь, безусловно, стоит упомянуть о том, что окружной прокурор Киз и сам вскорости был обвинен в сговоре с целью получения взяток и в настоящее время ожидает суда). Так что восемь дней спустя после ее первого ареста в доме на Дюранд-драйв Вера Эндекотт оказалась на свободе и к концу мая вернулась в Манхэттен после расторжения ее контракта с «Парамаунтом».