Черные флаги. Ближний Восток на рубеже тысячелетий - [24]

Заркави произносил речи религиозного радикала, однако интенсивная слежка показывала, что его поведение весьма противоречиво и несет на себе отпечатки его дорелигиозного прошлого. Он мог несколько часов провести в доме одной жительницы Зарки, которая не была его женой, а потом объявиться прямо на каком-нибудь исламистском собрании или на вечерней молитве в местной мечети. Абу Мутаз подметил, что Заркави по привычке лгал по мелочам и продолжал цепляться за выдуманную историю, даже когда ему предъявляли доказательства его лжи. Его поведение было настолько непостижимым, что Мухабарат даже в частном порядке нанимал психиатров, чтобы проанализировать его досье и получить экспертное суждение. Мнение врачей, хотя и уклончивое, предполагало, что Заркави, возможно, страдает какой-то разновидностью диссоциативного расстройства личности, такого, где глубинная неуверенность в себе и сокрушительное чувство вины вступают в столкновение с раздутым эго, убежденным в собственном величии. “У него был комплекс героя и комплекс вины, — говорил Абу Мутаз. — Он хотел быть героем, видел самого себя героем, даже когда был вором. Но экстремистом его сделало чувство вины”.

Некоторые друзья-исламисты тоже заметили, что его поведение становится все более странным. Один из них вспоминал, что Заркави мог часами сидеть в любимой фалафельной в своих афганских одеждах, ни с кем не разговаривая. “Он поражал меня тем, что был как суфий, мистик. Спокойный, благочестивый. Слегка печальный”. А бывали минуты, когда Заркави казался почти маньяком, направо и налево твердя о своем стремлении возродить свою прежнюю исламистскую ячейку, в Иордании или за границей.

“Он приходил ко мне домой и просил меня начать с ним новую главу, работать вместе, может быть, уехать в Афганистан, — вспоминал аль-Мунтасир, амманский исламист, которого арестовали и отправили в тюрьму вместе с Заркави в 1994 году. — Я рад был ему как гостю, но отказался работать с ним снова из-за его нарциссизма, не говоря уже об остальных его качествах”.

Но такие разговоры — не преступление. Абу Хайсам честно сказал об этом Заркави в последний из трех дней, которые Заркави провел на попечении Мухабарата после сцены в аэропорту. Капитан допрашивал Заркави (как оказалось, в последний раз), когда его подопечный начал горько жаловаться, что в штаб-квартире агентства он как в чистилище. “Отправьте меня в суд, если у вас на меня что-то есть!” — призывал Заркави. “Если бы у меня что-то на тебя было, я бы отправил тебя в суд!” — признался Абу Хайсам.

Это был редкий момент обоюдной откровенности. Капитан снова объяснил необходимость держать людей, подобных Заркави, на коротком поводке. “Ничего личного, — сказал он. — Ты сам понимаешь, кто ты в наших глазах. Ты экстремист”. — “Вы сами понимаете, кто вы в моих глазах, — парировал Заркави. — Вы неверные”.

На следующий день Заркави с матерью вернулись в аэропорт, чтобы улететь в Пакистан. На этот раз им никто не мешал, однако Мухабарат не спускал с них глаз.

Глава 4 “Время обучения закончилось”

Тридцатого ноября 1999 года иорданские следователи прослушивали разговор сидевших второй срок исламских боевиков. В одной из расшифровок всплыла зловещая фраза. Подозрительный звонок был сделан с афганистанского номера, и звонивший, кажется, давал нечто вроде шифрованной инструкции. “Время обучения закончилось”, — произнес афганец, говоривший на сирийском арабском.

Хотя неясность фразы выводила из себя, руководители Мухабарата решили действовать быстро, чтобы помешать исламистам, каковы бы ни были планы последних. Очень скоро стало ясно: разведка столкнулась с чем-то масштабным. За несколько дней иорданцы арестовали шестнадцать человек, включая того, кому был сделан звонок, — Хадара Абу Хошара, палестинца, воевавшего в Афганистане. Абу Хошар был связан с несколькими экстремистскими группами. В тайном подземном проходе агенты обнаружили инструкции по изготовлению бомб и сотни фунтов химикатов. Из одного подозреваемого агенты выудили кое-какие ключевые подробности, в том числе предполагаемую дату атаки — новогодние праздники 1999 года — и девиз операции, по словам задержанного гласивший: “Время близится: трупы будут сваливать мешками”.

Через несколько дней замдиректора агентства пригласил шефа амманского отделения ЦРУ Роберта Ричера на ужин. Саад аль-Хейр казался необычайно взволнованным; прежде чем сообщить новость, он выпил несколько порций спиртного. “Роб, я хочу тебе кое-что сказать, но не говори моему боссу, — начал второй человек в Мухабарате. — Мы взяли нескольких человек, которые задумали крупные атаки в Иордании”.

Хейр рассказал, как иорданцы узнали о заговоре и что на сегодняшний день им известно о мишенях, избранных террористами. Список возглавлял отель “Рэдиссон”, достопримечательность Аммана, который в канун Нового года наверняка будет битком набит американцами и другими гражданами западных стран, а также сотнями иорданцев. Хейр сказал, что руководство Мухабарата приняло решение не делиться подробностями с американскими коллегами до тех пор, пока не арестуют всех заговорщиков. Ричер прервал его. “Саад, я должен дать ход этой информации, — сказал он иорданцу. — Мне надо увидеться с твоим боссом и получить разрешение использовать ее”.