Чёрные деньги - [45]

- Уверен, что они соседствуют очень хрошо, - произнес он отрешенно.

Таппинджер утратил свое возбуждение. Стакан шампанского не возродил его. Он рассеянно жевал свой бутерброд с ветчиной и задавал мне вопросы о Сервантесе-Мартеле. Мне пришлось признаться, что его бывший студент разыскивается по подозрению в убийстве. Таппинджер покачал головой по адресу рухнувших надежд молодого человека.

Шампанское привело в возбуждение Бесс Таппинджер. Она хотела нашего внимания:

- О ком вы говорите?

- О Фелице Сервантесе. Ты помнишь его, Бесс?

- Предполагается, что я помню?

- Я уверен, что ты помнишь его - молодой испанец. Он пришел в наш кружок "Французский ледокол" семь лет назад. Покажите его фотографию, мистер Арчер.

Я положил ее на льняную скатерть около ее тарелки. Она узнала Мартеля сразу же.

- Конечно, я его помню.

- Я так и думал, - многозначительно произнес профессор. - Ты часто вспоминала о нем впоследствии.

- Что вас поразило в нем, миссис Таппинджер?

- Он мне показался приятным, сильным, мужественным. - В ее глазах блестнул злой огонек. - Мы, факультетские жены, устали от бесцветных, унылых лиц ученых личностей.

Таппинджер не удержался и возразил:

- Он был блестящим студентом. У него была страсть к французской цивилизации, являющейся величайшей после Афин, и удивительно чувствительное восприятие французской поэзии, при этом не забывай о недостаточности его подготовки.

Его жена наливала новый бокал шампанского.

- Ты гений, папаша. Ты из одного предложения сделаешь пятидесятиминутную лекцию.

Возможно, она хотела лишь слегка задеть мужа, о чем говорила ее милая улыбка, но слова прозвучали зло и неуместно.

- Пожалуйста, прекрати звать меня "папашей".

- Но тебе же не нравится, когда я называю тебя Тапсом. И потом - ты отец наших детей.

- Детей здесь нет, и я вполне определенно не твой "папаша". Мне всего сорок один.

- Мне только двадцать девять, - сказала она, обращаясь к нам обоим.

- Двенадцать лет - не большая разница, - он резко прекратил разговор, будто захлопнул ящик Пандоры. - Кстати, где Тедди?

- В детском саду. Я заберу его после дневного сна.

- Бог мой!

- Я собираюсь в Плазу после обеда, мне нужно сделать кое-какие покупки.

Конфликт между ними, затихший на момент, вспыхнул с новой силой.

- Ты не можешь. - Лицо Таппинджера побледнело.

- Почему?

- Я заберу "фиат". У меня в два часа лекция. - Он посмотрел на часы. - По сути, я должен отправиться в колледж уже сейчас. Мне нужно подготовиться.

- У меня не было возможности поговорить с вашей женой, - сказал я.

- Понимаю. Сожалею, мистер Арчер. Дело в том, что я должен быть пунктуальным, как часы, в буквальном смысле слова, как рабочий на конвейере. А студенты становятся все больше и больше продуктом такого конвейерного производства, приобретающего тонкую прокладку образованности, когда мы за этим следим. Они учат неправильные глаголы. Но они не знают, как вставлять их в предложения. На деле очень немногие из них способны составить правильную фразу на английском, оставим в стороне французский, являющийся языком привилегированного класса.

Было похоже, что обиду на жену он переводит на свою работу и все вместе на предстоящую лекцию. Она смотрела на меня с легкой улыбкой, будто уже забыла о нем.

- Почему бы вам не подвезти меня в Плазу, мистер Арчер? Это также даст нам возможность завершить нашу беседу.

- Буду очень рад.

Таппинджер не возражал. Он завершил еще один параграф о тяготах преподавания во второсортном колледже и отстранился от остатков обеда. Уже через минуту его "фиат" зафырчал, отъезжая. Бесс и я сидели в столовой и попивали шампанское.

- Ну вот, - сказала она, - мы и прикончили шампанское.

- Как вы и рассчитывали.

- Я не рассчитывала на это. Вы - да. Вы купили шампанское, а я не могу перед ним устоять. - Она посмотрела на меня кокетливо.

- А я могу.

- Кто вы такой, - ядовито спросила она, - еще одна холодная рыба?

Бесс становилась резкой. Они становятся такими иногда, когда выходят замуж слишком молодыми и запираются на кухне и просыпаются десять лет спустя, удивляясь, куда подевался белый свет. Будто угадав мои мысли, она сказала:

- Я знаю, я как назойливая муха. Но у меня есть на то причины. Он засиживается в своем кабинете каждый день за полночь. И что же, моя жизнь должна окончиться на этом, потому что все, что его интересует, - это Флобер и Бодлер и эти ужасные студенты? Они делают меня больной, когда толпой ходят вокруг него и говорят, какой он чудесный. - Она глубоко вздохнула и продолжала: - Мне следовало бы знать, в первые годы замужества, что он не такой уж чудесный. А я прожила с ним двенадцать лет и притерпелась к его темпераменту и его хамству. Можно подумать, что он Бодлер или Ван Гог, если посмотреть, как он себя ведет. И я продолжаю надеяться, что куда-нибудь он придет. Но этого никогда не было. И не будет. Мы увязли в этом вшивом колледже, и он даже не имеет мужества поговорить о себе и о продвижении по службе.

Потрепанная маленькая дурочка, или, может быть, повлияло шампанское, начала произносить речи. Я сделал замечание:

- Вы слишком резко говорите о муже. Ему приходится бороться с трудностями, и для этого ему нужна ваша поддержка.