#черные_дельфины - [2]

— С ума сойти!

— Ладно, оставим будуарные тайны и наше славное прошлое, — сказал Штейн. Они синхронно сели: друг напротив друга. — Белова, инфу пора вешать в блог. Схема есть, список зданий внушительнее некуда. Этот гад Жербаткин у нас на крючке. После «Дела коллекционера» тебя читает пол-Москвы. Взорвём инет — спасём домишки! Он сядет у нас лет на шесть, а без него осыпятся мошеннические схемки в труху.

Инга внимательно посмотрела на Олега. Он был похож на Ван Гога: осунувшееся землистое лицо, взъерошенные пряди, неровный абрис бороды — только волосы чёрные, с проседью. А глаза горят пронзительным синим светом, как две газовые конфорки.

— Рано. Насчёт «сядет лет на шесть» — я не уверена. Надо Архарову звякнуть, он полисмен, должен такое знать лучше нас с тобой. Реконструкция исторических памятников — всё-таки тема скользкая. Опять мы влезли… не умереть бы странной смертью после публикации.

— Сядет-сядет, ещё как сядет. — Штейн проигнорировал пассаж про скользкую тему. — Послушай, я что нарыл про этот номер три в Поздняковском: жербаткинские бандюганы жильцов-то всех выселили — кого пряником, кого кнутом, а вот хозяин пирожковой на цокольном этаже оказался крепким орешком. Так они ему — поджог. Рабочая версия — неисправная проводка.

— Ну да, классическая схема.

— Слушай дальше! Кафешка догорела, а там — труп! Кто, что, откуда там человек ночью оказался — неизвестно. Сгорел так — одни зубы остались. Пока не опознан. То, что это дело рук молодчиков Жербаткина, я не сомневаюсь. Правда, позвони Архарову, пусть покопают. И пойдёт он не только за здания, но и за непредумышленное.

Шум воды за стеной затих, дверь в ванную распахнулась, выпуская лавандовый пар. Они замолчали. Четырнадцатилетняя Катя, румяная, с припухшими красными глазами, прошла мимо них к холодильнику.

— Ты до сих пор торчала под душем?

— Вот скажи, Олег, — девочка повернулась к Штейну, — если бы у тебя был, например, сын, ты бы отпустил его с друзьями на квест?

— Стоп, не на квест, где организаторы и безопасное помещение, а на какую-то «Территорию Икс» с гонками по шоссе, лазаньем по заброшенным домам, да ещё ночью, — холодно возразила Инга. — И мы же договаривались — не грузи Олега!

— Мам! — протянула Катя с угрозой.

— Если бы был сын… — Штейн сглотнул, осёкся, схватился за край стола, как будто боялся упасть. Потом сказал твёрдо: — Я бы никогда не отпустил.

Олег помрачнел. Он встал, казалось, вспомнил что-то и хотел сказать, но передумал.

— Может, пока кофе? — Инга отвела назад руки, разминая затёкшую спину.

— Давай лучше вискаря. Я машину оставлю у тебя во дворе. Такси вызову. Меня что-то разморило. Сил нет.

Инга поставила перед ним бокал:

— Вискарь ты в прошлый раз прикончил. Осталось красненькое.

— Ну, красненькое так красненькое, — покорно согласился Олег. — Надо бы завтра навестить этого хозяина пирожковой. Кислятина, — сморщился он, глотнув, — Гурген Айвазович Микаэлян, глянь досьё в моем ноуте. Я тебе технику тоже оставлю, ладно? Вдруг писать соберёшься.

— Ну вот съездим к Гургену твоему и напишу. У меня нет ощущения, что я вижу полную картину, понимаешь?

Штейн кивнул. Коротко булькнул телефон — пришло сообщение от диспетчера такси.

— Завтра часиков в десять заеду за тобой и разом захвачу всё. Смотри не проспи! И не ссорьтесь, девочки. — Олег рассеянно посмотрел сначала на Катю, потом на Ингу.

— Спокойной ночи, — Инга пошла проводить его до двери, — отдохни. А то у тебя видок замученный.

— Просканировала меня в своём цветовизоре? Хорошо всё-таки иметь друга с синтезией — ничего не скроешь. Тебе надо вести экстрасенсорный блог: «увижу цвета ваших слов и эмоций и направлю на путь истинный» — популярнее расследований бы было. Деньги бы гребла!

— С синестезией[1], — поправила Инга. — Но тут она и вовсе не нужна: у тебя фингалы под глазами на пол-лица.

— На себя посмотри, — ухмыльнулся Штейн, — краше на паспорт выходят!

Инга высунулась в проём входной двери, поймала руку Олега, потянула его к себе и чмокнула в щеку.

— Через порог же нельзя, — пробурчал Штейн. — Плохая примета.

— Да брось! — улыбнулась Инга.

* * *

Она проснулась к полудню с цветной головной болью. Сердце шумно билось в горле. Инга приняла душ, выпила эспрессо, но вязкий шлейф красок не давал ей сосредоточиться: привычные бытовые предметы, окружавшие её, сегодня были окрашены в красный с вкраплением серого — тревога, беспокойство, ощущение надвигающейся беды.

Синестезия, которая обнаружилась у неё в тринадцать лет, была и даром, и проклятием одновременно. Инга видела слова, которые произносили люди, в цвете — это помогало в расследованиях, да и в личной жизни тоже — своим красочным восприятием она чувствовала ложь, страх, неуверенность, грусть. С возрастом она научилась анализировать то, что говорят другие, раскладывать фразы не только по цветам, но и по тональности, глубине эмоции. Но иногда её «цветовизор», как шутил Штейн, будто ломался — в разные цвета окрашивались вещи, деревья, весь окружающий мир, это сопровождалось головной болью, от обилия ярких красок вокруг тошнило. Такие моменты были невыносимыми.