Черные береты - [12]

Конечно же, в первую очередь о двойственном положении Зиты думал капитан, но все трое сделали вид, что причина выезда из Риги — только служебная необходимость.

Успокаивало совесть и сглаживало чувство вины перед ребятами и то, что работы по созданию нового отряда было хоть отбавляй и новичок в этом деле вряд ли бы справился. Зато здесь, в России, в отличие от Риги детей ОМОНом не пугали, вслед не плевали, небылицы не сочиняли. Отошла, оттаяла и Зита, бесконечно удивляясь тому, что могут быть нормальные, человеческие отношения между людьми.

До того случая…

— Андрюша, ты где? Ты где? — вздрагивала Зита даже тогда, когда он просто вставал с ее кровати, чтобы пройтись по палате.

— Я здесь, не бойся, — возвращался он к почерневшей, враз постаревшей от пережитого жене.

— Не уходи. Никуда не уходи, — умоляла она, и он вновь, опережая ее слезы, садился рядом, брал ее похудевшую, в синих прожилках руку в свои ладони, целовал их.

— Я боюсь, — шептала Зита, со страхом глядя на дверь палаты.

— Внизу наши ребята. Ты в безопасности, — врал Андрей. Его отряд, весь до последнего человека, рыскал по городу, пытаясь выйти на след насильников. Зиту охранял он сам, неотлучно находясь с ней в палате уже неделю.

— У нее больше психологическая травма, чем физическая, — сказал лечащий врач. — Однако это не означает, что ей легче. А для ребенка будет лучше, если на время беременности она уедет куда‑нибудь в другое место. К родителям, например.

К сожалению, этим советом ни Зита, ни Андрей не могли воспользоваться. О возвращении в Латвию не могло быть и речи, Андрей же был отдан в детдом при рождении и не знал ни отца, ни матери.

— А может, тебе лучше перевестись? — попытался найти иной выход заместитель Андрея лейтенант Щеглов. — Хочешь, я, как замполит, напишу в Москву?

Андрей вроде вначале отмахнулся, но мысль эта застряла, закрутилась, не подпуская другие варианты. Касалось бы дело только его одного, Тарасевич бы не счел нужным даже обращать на какие-то сложности внимание. Но Зита… И даже уже не только и не столько она, а будущий ребенок заставлял старшего лейтенанта подчиняться обстоятельствам. Думал, что подобное возможно только в Латвии, однако преступники, видимо, национальности не имеют. Выйти же на насильников пока не удавалось, Зита запомнила только татуировку парусника на руке у одного из парней. По сводкам он нигде не проходил, и отряд пока решили не вмешивать в это дело, чтобы не спровоцировать подобное в отношении жен других офицеров, а милиция, уставшая от дерганых указаний то российского, то союзного министерств, махнула, похоже, на все рукой и не собиралась ни во что вмешиваться. Повозмущался и пообещал помочь Карповский, но, кажется, забыл про свое слово еще до того, как за Андреем закрылась дверь кабинета.

— Уедем отсюда, Андрюша, — оживилась, ухватившись за эту соломинку, Зита. Когда-то она с надеждой ждала отъезда из Риги… — Уедем. Я без тебя из этой квартиры теперь никогда не выйду.

Комната их была на шестом этаже нового дома, и первое, что сделал Андрей после приезда из больницы, это врезал новый замок. Однако все равно Зита позволяла ему всего на несколько минут сбегать в магазин, а, возвращаясь, он каждый раз находил ее дрожащей, забившейся в угол дивана. О происшедшем они старались не вспоминать, но вся ситуация со службой, с их нынешним положением говорила, напоминала только об этом. Да и врач, которого Андрей уговорил приходить к ним на дом, озабоченно поднимал брови и пристально глядел на Андрея: я тебе давно сказал, парень, что делать.

И тут позвонил из Риги Млынник, командир.

— Андрей, здравствуй. Я знаю все, — торопливо добавил он, словно зная, что Зита рядом и любые намеки будут ей в тягость. — Значит, так. Я только что говорил с Москвой. Есть возможность поехать тебе на новое место службы. Начинать опять с нуля — создавать отряд. В Сибири, — назвал в конце своей тирады капитан новое место службы. — Я думаю, стоит.

— Спасибо, командир, — тихо, сквозь спазмы ответил Андрей. Нашлась-таки живая душа на этом свете. Даже если бы Млынник просто позвонил, и то можно веровать эмблеме ОМОНа, а здесь еще…

— Значит, готовься на денек в Москву, за назначением. Привет от всех ребят. Держитесь.

5

До чего же все-таки суматошна и безразлична ко всему Москва. Оазис для чиновничьего и служивого люда, кормушка для фарцовщиков и спекулянтов, рай для шулеров и цыганок. Место, где можно достать все, что угодно или хотя бы что-то — в зависимости от возможностей и способностей. Откуда можно что-то отправить. Перекупить. Заложить. Договориться.

Москва — проходной двор, где ничего не задерживается. Ввозимое через Киевский вокзал выметается с Курского. Прилетевшие в Домодедово спешат в Шереметьево. Метро, исполосовавшее подземелье города, каждый день, захлебываясь, растаскивает народ в разные стороны. Около гостиниц — орнамент из кавказских лиц. Разбитые дороги. Бестолковая и дешевая реклама. Грязные халаты продавщиц и многолетняя злость на их лицах — из-за отсутствия товаров, необходимости платить дань директору, а отсюда — обсчета каждого второго или третьего покупателя, из-за собачьего жилья в коммуналке, общаге или пятиэтажной «хрущобе», из которой теперь вовек не выбраться. Грязь и вонь в подворотнях, потому что туалеты — это для Москвы второстепенно. Хотя, глядя на столицу, вряд ли можно найти, а что здесь первостепенно для отцов города.