Черные бабочки - [27]

Вскоре Бутырин заскучал. Нет, он, конечно, помнил, что Вера всегда была очень рассудительной и самостоятельной. Но кто-то, послушав ее, запросто мог бы сказать, что Вера – типичная зануда, и Василий с этим кем-то, возможно, и согласился бы.

Однако бывают в жизни приятные удивления. Вера, педантичная и принципиальная во всем, имеющем отношение к работе, оказалась абсолютной, стопроцентной Женщиной с большой буквы в том, что касалось любви и прилагающихся к ней телесных радостей, заботы, ласки и всего остального.

И если Василий некоторое время колебался – связывать ли ему свою судьбу с этой девушкой, то перед Верой подобного вопроса не стояло – она любила Бутырина. Любила «безоглядно и беззаветно», как писали в дешевых не в смысле цены бульварных романчиках, и как оказалось, просто ждала, с тихим упрямством простой русской бабы ждала, что когда-нибудь случится чудо и в ее жизнь вернется «Васенька». Но уж о том, что они съедутся и станут жить вместе по-настоящему, «как взрослые», по Вериному выражению, девушка, похоже, даже и не мечтала.

Вот так и сложилось их странное, случайное счастье...

* * *

Всякий человек, если он действительно человек, хомо сапиенс, планирует свою жизнь – кто на десять лет вперед, кто на двадцать, кто – на неделю, а кто – на ближайшие десять минут. Даже самый конченный алкаш всегда прикидывает: «Ага! Щас я слетаю к Андрюхе, у него можно перехватить „чирик“, потом к Бобру, потом – в круглосуточный, а потом валим на „наш“ бугор у „железки“ – бухать!»

Бутырин, видимо, все же был не совсем сапиенсом, по крайней мере, в последнее время. Он теперь свою жизнь не планировал, причем – никак, ни на десять лет, ни на пять следующих минут.

После краха, постигшего Василия осенью, и в особенности после потери жены, квартиры и переезда к Вере, он все же взялся за ум. Но его попытки разорвать порочный круг и вновь войти в число сограждан, обеспеченных материально, закончились весьма плачевно.

И вот после всех «киданий» Бутырина, как отъявленного лоха (а по-умному и необидному – идеалиста), после всех долгов и «счетчиков», беззастенчиво включаемых ему вчерашними друзьями-партнерами, словом, после того, как капиталиста из Василия так и не получилось, он впал в своеобразный ступор и даже внешне стал похож на зомби.

В самом деле, в глазах у Василия потух всякий намек на желание делать что бы то ни было, плечи согнулись, как у плененной турками украинки, походка стала напоминать обезьянью, а если добавить сюда выбитый залетными рэкетирами-гопстопниками в его недолгую бытность менеджером фирмы по доставке пиццы передний зуб, то очень легко представить себе, на кого он походил – ожившая мумия, или, в мужском роде, «мумий».

Вот таким «мумием» Бутырин в один прекрасный, как ему казалось, день, словно бы вдруг очнулся от спячки, окинул грустным взором опустошенную выплатами долгов Верину квартирку-переспалку, вспомнил режиссера Говорухина и громко заявил своему отражению в зеркале: «Так жить нельзя!»

План – как поправить материальное положение – возник в голове у Василия сам собой, и поначалу просто поразил его своей простотой и изяществом. Дело в том, что Бутырин в молодые годы весьма неплохо писал и даже печатался в разных перестроечных журналах, причем не единожды. Идея создать роман о злоключениях бывшего бизнесмена в современной России показалась Василию настолько заманчивой, что он присел за кухонный стол и за несколько часов набросал первую главу.

«Ну, получилось же у этой... как ее... рублевской узницы... создать бестселлер! А я-то пишу не в пример ярче, да и тема у меня интереснее! – размышлял Бутырин вечером, лежа рядом с посапывающей Верой: – Нет, решено – займу денег, чтобы не думать о хлебе насущном месяц-другой, напишу роман – и все! Все!»

Улыбнувшись, он заснул. Василию снились перевязанные красными ленточками чемоданчики с гонорарами, штабеля книг, высящиеся в витринах магазинов, толпы благодарных читателей, и почему-то все та же желтоглазая девочка, насмешливо подмигивающая Бутырину и манящая его пальцем...

...Шишаков жил практически безвылазно в большом новом коттедже где-то под Балашихой. Попасть к нему можно было двумя путями – либо на электричке, чтобы потом пропехать с десяток километров по лесной дороге, либо добравшись на автобусе до Балашихи, а дальше – на такси. Как объяснил Василию по телефону сам Шишаков, так будет быстрее и достаточно дешево, всего-то каких-нибудь сто рублей.

Взвесив все «за» и «против», Бутырин все же решил выехать пораньше и сэкономить «сотку» – в финансовом плане дела его шли из рук вон.

Пахнущая мочой и турецкой кожаной курткой электричка довольно шустро доставила Бутырина на платформу с навевающим оптимизм названием «Черное», откуда он, сверившись с указанными бывшим шефом ориентирами, двинулся пешком по скользкой лесной дороге.

Стояло сырое и какое-то необычайно лютое январское утро. В лицо постоянно дул ледяной ветер, глаза слепил снег.

Лес, чисто подмосковный, где липы и осины соседствовали с зарослями дикой малины, волчьего лыка и бересклета, шумел и стонал на сотни голосов и издавал еще бог знает какие звуки, в которых быстро утонули и грохот поездов, доносившийся со станции, и голоса обитателей местной деревушки, приехавших вместе с Бутыриным и расползшихся от платформы по своим «фазендам».