Черноногие - [52]

Марк сделался еще угрюмее, озлобленнее, когда был отвергнут. Он заявил своей жертве, что употребит чрезвычайные меры, которые сломят ее гордость и как дым рассеют пуританские убеждения. Лишения и заключение, говорил он, это волшебные силы, которые угрожают женщине не хуже диких зверей. Жезл этой неумолимой силы подминает под свое иго все живущее в мире.

Сообразно с духом этой концепции, Сильвина была заключена в мрачную и сырую темницу в расщелине скалы и лишена всех удобств, которыми пользовалась по прибытии в подземелье. Лишенная дневного света, животворного тепла солнца и здоровой пищи, она влачила плачевное существование. Ее душа преисполнилась одним непреодолимым желанием — видеть дневной свет, вдохнуть воздух свободы.

Чтобы достигнуть этой цели, она старалась приобрести расположение Агари, но негритянка так боялась гнева Морау, что нашей узнице скоро пришлось проститься со всякими надеждами. Она жестоко страдала от одиночества; каждая минута казалась ей бесконечностью, потому что в этой подземной могиле не было смены дня и ночи, мрак царствовал безраздельно. Глубокое отчаяние овладело бедной девушкой. Она вспоминала об отце и думала, что если бы он был жив, то, наверное, приложил бы все усилия, чтобы спасти ее. Она думала и о Кенете Айверсоне и припоминала, с какой отвагой он сражался в ту ужасную ночь, скольких врагов положил у ее ног! Смутно ей вспоминалось, как будто он и сам упал к ее ногам. Если бы он был еще жив, наверное, не пожалел бы всех сокровищ мира, чтобы спасти ее. Она так верила ему!

Ее печальные размышления были прерваны голосом Агари. Негритянка лепетала несвязные слова с умоляющей интонацией.

— О Господи! Я умерла! Знаю, что так. О! Маса индеец, позволь мне прожить только эту ночь, и благословение будет над вами.

На эти заклинания кто-то отвечал на таком же ломаном наречии:

— Молчать! Не шевелиться! Индеец не убьет тебя. Укажи мне дорогу, и ни слова!

Повелительный голос только усиливал страх негритянки, совершенно обезумевшей и потерявшей голову.

Этот разговор удивил Сильвину и возродил надежды в ее душе.

— О! Маса индеец, спрячь свой ужасный нож. Агарь не может его выдержать. Не сжимай так больно мою руку; гляди, как она посинела, вся черная стала!..

— Замолчишь ты, или я отрежу тебе язык и зажарю на медленном огне!

Луч света сверкнул через щель двери темницы Сильвины. Заглянув в эту щель, она увидела Агарь в руках высокого индейца.

— Она тут, — сказала негритянка, — маса, отодвиньте камень и увидите дверь.

— Кто ищет меня? — спросила Сильвина с сильно бьющимся сердцем.

Агарь еще не закончила своих причитаний, как индеец отворил дверь — каменную плиту, вставленную в дубовую раму и так устроенную, что снизу ее нельзя было сдвинуть с места.

— О! Мисс-госпожа, пропали мы теперь! Ужасный индеец хочет похитить вас. Он убьет нас всех — как есть правда!

— Ну, полезай, черная язычница, да осторожнее, лампу не урони, — произнес индеец на этот раз на чистейшем английском языке.

С большим трудом толстая негритянка пробралась в тесный проход, за ней последовал ее краснокожий повелитель. Остановившись и выпрямившись во весь рост, когда высота свода дала ему эту возможность, он спокойно посмотрел на Сильвину, которая страшно волновалась, испытывая то надежду, то ужас.

— Чего вы хотите от меня? — спросила она.

— Великий Дух прислал краснокожего взять бледнолицую женщину. Плохое место! Нет солнца! Сыро, гадко, — снова заговорил индеец на ломаном наречии.

— Если вы пришли за тем, чтобы вывести меня из этого ужасного места, то верю, что Великий Дух прислал вас. Но эта весть так хороша, что трудно поверить. Повторите, вы точно пришли сюда затем, чтобы вывести меня из темницы?

— Краснокожий никогда не лжет. Великий Дух повелел ему освободить бледнолицую красотку из этого проклятого затруднения. Ну да, ей-ей! Ваш покорный…

— Ник Уинфлз! — воскликнула Сильвина радостно.

— Он и есть, ей-богу так!

На мгновение Сильвина лишилась дара речи. Потом, пожимая его руку с невыразимым чувством благодарности, сказала:

— Но как же это…

— Как видите, милый Розанчик. Мы с квакером обдумали план, который до сих пор действует. Мы с ним разыграли роли патера и индейца. Я настоящий индеец, хотя эти негодяи и уверяют, что я настоящий урод!

— Где же ваша верная Напасть?

— Сам не знаю, что искренне сокрушает меня. Боюсь, не приключилось ли с ней какой напасти. Разлука с ней печально действует на меня. Что за благородное животное! На все была готова для меня моя Напасть! Надо бы написать историю Напасти, и она была бы гораздо интереснее историй многих людей. Но где найти историографа, способного воздать должную справедливость верности и смышлености этого создания, которое мы называем собакой? Иногда мне и самому хотелось бы превратиться в собаку. Ей-ей! Право слово.

Ник Уинфлз провел рукой по лбу и глубоко вздохнул, озираясь вокруг, как бы в надежде, что вот-вот появится его верный друг.

— Не поспешить ли нам отсюда? — спросила Сильвина с живостью.

— Конечно, Розанчик, надеюсь, что так… Подумаем и попробуем.

— Попробуем немедленно, эта темница наводит на меня ужас. Меня так и тянет на воздух, на свободу.