Чернокнижник - [8]

— О, Вика! Какими судьбами?! Садитесь, я вам чай сделаю! — выпустил на свободу Подчебучку, сделал потише музыку и умчался в кухню, — настоящий шаманский чай с имбирём! Ууууу!

Когда я вернулся, неся поднос с чаем, печеньем и чем–положено, Олег играл с моей коллекцией значков, украшая ими себя, словно чешуёй. Вика читала книжку. Олег приговаривал:

— Диаметр одного значка равен… двадцать миллиметров. Площадь одного значка равна… два пи–эр в квадрате… площадь Подчебучина равна… итого, для полной брони…

— Олег, а давай ты для разнообразия что‑нибудь почитаешь! — Я взял с полки «Крокодила Гену» и вырвал у Олега коробку со значками.

Он послушно раскрыл книгу и сел на пол, спиной к дивану.

Я подошёл с подносом к Вике сбоку, заглянуть на обложку — чёрная. Чёрную книгу читала Вика.

— Что читаем? — я осторожно поставил поднос на стол.

Вика оторвалась от книги, посмотрела на меня прозрачным взором:

— Тут про литературоведение. Не думала, что тебя такие книжки интересуют.

— Ааа… где ты её нашла?

Вика качнула головой в сторону балкона:

— Дверь распахнулась, балкон, оказывается, не заперт был. А там книжка. Грязненькая. Но ничего, я её почищу и подклею. А послезавтра верну.

— Извини, Сырбачева. Не получится вернуть.

Я стоял спокойно рядом, а тут резко схватил книгу и выдернул у Вики из рук.

— Ты чего? — у неё глаза распахнулись на пол–лица.

— Да ничего. Я её сам ещё не прочитал. А вообще, эта книжка моего деда. А он не терпит вмешательства посторонних в наши внутренние дела.

Олег забормотал:

— Апельсины являются основой экспорта Кампанде… В одном ящике двадцать килограмм апельсинов… корабль из Кампанде в Туапсе плывёт девять суток… Пограничный контроль… Растаможка… как они Чебурашку пропустили? — Чебурашка спал. Тысяча тонн апельсинов разгружаются и грузятся в рефрижераторные вагоны… трое суток. Итого до Москвы шестнадцать суток минимум. А если вагонов нету? Восемнадцать. За сутки Чебурашка съедает… спит в уголке ящика… там бумажки… сколько же он какает?

— Ага! Вся компания в сборе.

Мы, все трое, обалдело уставились на входную дверь. Та была распахнута настежь, сквозняк пролетел по дому, вырвался за балконную дверь, вернулся с горстями снега и принялся издевательски закидывать нас. В проёме входной двери возвышался Мефодий Маркович собственной персоной.

— Когда впервые начали появляться чёрные книги, никому и в голову не приходило связать их с кострами святой инквизиции… А ведь именно предательство книг, сожжение порождает эту особую субстанцию, наделённую волей и желаниями. Отдайте мне книгу, Эдуард! В ваших руках — это зло в чистом виде.

Он шагнул в зал и протянул руку, чтобы вырвать у меня книгу. Жилы у него на запястье вздулись и я вдруг впервые подумал: «А ведь ему много лет». И отступил к окну.

— Наш век — время беспрецедентного предательства в отношении книг… их хранят в сараях, выбрасывают на помойки, жгут… из книг выпиливают безделушки — как из особой породы древесины! … их не читают.

Мефодий подбирался ко мне, а я всё отступал, кружа по комнате вокруг стола под музыку «Войны миров».

— Если бы не такие писатели, как Минор Ласточкин — мир уже давно погряз бы в пучине войн и пожаров… к счастью, его книги, сгорая, превращаются в простой пепел без капли чёрной горечи — так он служит делу спасения мира…

Я заметил какое‑то движение и скосил глаз на Сырбачеву. Она держала на коленях какую‑то книгу и быстро–быстро листала её — одними кончиками пальцев.

— Отдай мне книгу, малыш… Я тысячу лет не сплю ночей, жду ученика… но тебе ещё рано… — Мефодий покачнулся, мягко оседая и удивлённо глядя на Вику. Клюнул носом в её сторону, запнувшись на ходу — и обрушился на пол, роняя журнальный столик и торшер. Зазвенели осколки хрусталя, запрыгали во все стороны.

Огромная фигура, распластавшись, заняла всё свободное пространство в зале. Я перескочил через торшер, склонился над библиотекарем:

— Мефодий Маркович! Вам плохо?

Его глаза были закрыты, я нерешительно коснулся воротника пальто. Огромная ручища схватила моё запястье — какие у него огромные худые руки! — и Мефодий просипел:

— Эдуард, что… не трогай чёрную книгу… не… нельзя, но я… не успел… ты, надо читать, я…

— Что надо читать? Что с вами?

— Я сейчас… — и вдруг выдохнул горячим шёпотом на одном дыхании: — Эдик, я кончился — время пришло. Я стал книгой. Читай меня, чтобы вернуть. Оживить. И ты — ты сам — не пользуйся! — ты чернокнижник, и я — но забудь все заклинания, иначе… Читай меня, пожалуйста! Мы одной крови!…

Его лицо потемнело, рука ослабела, соскользнула с моего запястья. Весь он как‑то уплощился, сделался как будто картонным, потом карикатурно–картонным, шире и короче, — фигура начала меняться в пропорциях и уменьшаться в размерах. Ветер снова распахнул балкон.

Ощущение нереальное, как будто вдруг понимаешь, что спишь.

Мысли сбились в кучу и заскакали — и я вправду начал видеть сон.

Я ищу на полке книгу. Сбоку на соседнем стеллаже слышится шелест и падает книга на пол. Падает, превращается в женщину в голубом платье и уходит. Я продолжаю искать. Не найдя своей книги, я оборачиваюсь к столу, на котором, как водится в библиотеках, лежат стопки книг. Со стола соскальзывает одна из книжек, страницы распахиваются желтоватым облачком. Облачко вырастает в гриб, затем в сутулого человека в сером костюме. Человек разворачивается, скользнув по мне взглядом — и уходит. Я собираюсь уходить тоже. Оглядываю библиотеку в последний раз, в тщетной попытке уловить присутствие иголки в стоге сена. В дальнем углу под столами слышится шорох. Я наклоняюсь и вижу, как из норки в стене протискивается в комнату книга, попутно приобретая человеческие черты. Книга с женским лицом — глаза голубые… крыса с человеческим лицом… фигура распрямляется — это девушка. Она приближается, глядя мне прямо в глаза, обходит меня и распахивает дверь, чтобы исчезнуть в вечерней толпе.