Черногорцы в России - [158]

. Сам же Джилас в тех событиях не имел самостоятельной роли, являясь, скорее, одним из внимательных участников-статистов. Солировали и дирижировали хозяева, прежде всего сам Сталин, а также Молотов. Встреча, продолжавшаяся в течение двух часов, повергла Джиласа в уныние. К тому же в этот раз Сталин не стал приглашать участников встречи на совместный ужин у него на даче, что также было своего рода знаком беды.

Позже Джилас описал настроение, с которым он улетал из Москвы: «На заре нас отвезли на Внуковский аэродром и безо всяких почестей запихнули в самолет. Во время полета я все сильнее ощущал детскую, но одновременно серьезную, строгую радость. Я ли это меньше четырех лет тому назад стремился в Советский Союз – преданный и открытый всем своим существом? Еще одна мечта погасла, соприкоснувшись с реальностью»⁵⁹.

По возвращении в Белград именно Джилас докладывал о встречах в Москве. В этот период на заседаниях высшего югославского руководства мнение Тито было определяющим, но роль Джиласа 19 февраля 1948 г. можно назвать ключевой. Зачитав текст своего отчета (по 1-му пункту повестки заседания – «Вопрос наших отношений с СССР»), Джилас переключился на конспектирование выступления Тито, который и сделал решающие выводы⁶⁰. По замечаниям Тито можно предположить, что сообщение Джиласа содержало не только рассказ о трехсторонней встрече, но и общую характеристику всего комплекса возникших проблем. После его отчета Тито не стал акцентировать внимание на расхождениях между Белградом и Москвой по ряду внешнеполитических вопросов, заметив, что «серьезных расхождений нет. Наша линия остается во внешней политике прежней»⁶¹.

Исследователи до настоящего времени все же не имеют единого мнения относительно содержания самого отчета, представленного Джиласом⁶². Однако его критический и весьма решительный настрой в контактах с советскими представителями был очевиден. После заседания югославского руководства 19 февраля именно он (впрочем, это входило в его полномочия) в беседе с советским послом 23 февраля выразил недоумение, почему в СССР не издан доклад Тито на II съезде Народного фронта Югославии, увязав это с возможным несогласием советской стороны с некоторыми положениями доклада⁶³.

Краткая протокольная югославская запись хода заседания 1 марта, которую принято считать официальной, не позволяет составить подробную картину обсуждения. Но из нее следует, что в отношении советского руководства Джилас был критичен. Он говорил и об Албании, и о реакции Димитрова на прошедшие в феврале трехсторонние консультации с участием Сталина, и о том, что в Москве «о югославской армии не информированы». Он довольно жестко охарактеризовал свое пребывание в Москве: «По многим вопросам мне ничего не сказали. Не хотят публиковать материалы о нашей стране». Он констатировал также и о разногласиях по вопросам строительства армии в государствах «народной демократии». Описывая действия советских лидеров, Джилас заметил, что они «проводят курс на то, чтобы мы зависели от них». Определенно он высказался и при обсуждении вопроса о федерации Югославии и Болгарии: «По отношению к Болгарии следует быть активнее. Не думаю, что русские ограничатся экономическим давлением на нашу страну». Главную подспудную причину расхождений между Белградом и Москвой Джилас видел в «вопросе о том, будет ли социализм развиваться свободно или путем расширения СССР»⁶⁴.

Несколько тезисов, звучавших на этом заседании, были переданы в Москву в изложении Жуйовича в телеграмме советского посла в Белграде (в том числе и туманные предположения Джиласа о пределах «давления» со стороны СССР). Они, несомненно, должны были возмутить советское руководство. Как представляется, достаточно было всего лишь фразы о том, что «мы сами себя освободили, нас не освобождала Красная армия». Слова Джиласа о том, что «СССР будет оказывать на Югославию все большее давление, ибо она – самый сильный центр идеологического сопротивления», показывали, что происходящее – не плод недоразумений, а осознанная позиция. Так же должны были воспринять в Москве и реплики Джиласа об экономической зависимости Югославии от СССР и его замечание о том, что «Коминформ – это захват других партий»⁶⁵.

7 марта Молотов поручил Лаврентьеву сообщить Жуйовичу благодарность ЦК ВКП(б) за «хорошее дело», которое тот сделал, «разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК»⁶⁶. Донесение было достаточно широко (без раскрытия источника информации, как «Сообщение доверенного лица») распространено в советской верхушке. В частности, 8 марта помощник Сталина Поскребышев направил его в Московский комитет ВКП(б) «для ознакомления руководящего состава об отношениях между СССР и Югославией»⁶⁷.

Действия Джиласа в латентный предконфликтный период не способствовали разрядке нараставшей напряженности между Москвой и Белградом, а наоборот, подталкивали вызревавший конфликт к его новой стадии. Его поведение в Будапеште на торжествах 100-летия венгерской революции 14 марта 1948 г. вызвало негативные комментарии советской стороны. Как заметил советский посланник в Венгрии Г. М. Пушкин, Джилас «вообще не подходил к нашей делегации», «не поздоровался с кем-либо из ее членов», в своей речи «явно переоценивал роль освободительной борьбы югославов», а «говоря о сотрудничестве и дружбе народов, делал упор на странах и народах Балкан и Средней Европы»