Черное танго - [8]

Не могли бы вы прислать мне денег? Мои все кончились. Я все верну, так как мне причитается крупная сумма в отделении французского Красного Креста. Я купила потрясающий фотоаппарат. Клер Мориак меня сфотографировала возле санитарной машины. Посылаю вам карточки с той же оказией, что и письмо. Я купила также тридцать пять пачек сигарет и осталась без гроша.

Франсуа Тавернье неделю назад уехал из Берлина. Мне очень его недостает.

Я нахожу нелепой мысль продать квартиру на Университетской улице и обосноваться в Лангоне. Для меня не может быть и речи о возвращении в те места. С ними связаны слишком страшные воспоминания. Когда вернусь во Францию, мы все вместе найдем разумное решение. Я устроюсь на работу. А пока придется перебиваться с помощью Лауры. Кстати, Лаура, дорогая, не могла бы ты достать приличную обувь? У меня осталась всего одна пара, которой надолго не хватит. Заранее благодарю тебя, сестренка, и рассчитываю на твою помощь.

Позаботьтесь о Шарле, передайте ему, что я его целую и часто о нем думаю.

Должна на этом заканчивать письмо, так как мне делают знаки, что самолет ждать не будет. Берегите себя,

крепко вас целую.

Ваша Леа».

Франсуа сложил письмо.

— Бедная девочка! Как ей удается водить такую тяжелую машину?.. — проговорила Лиза, протягивая ему фотографии, присланные Леа.

Какая же она была грустная и хорошенькая! Она сидела, свесив ноги, на подножке санитарной машины в окружении троих улыбающихся девушек. На другой фотографии она была снята во весь рост, подтянутая, в серо-голубой форменной одежде Красного Креста, в аккуратно сидящем головном уборе, в перчатках и с безукоризненно завязанным галстуком, на фоне выстроившихся для осмотра санитарных машин.

Возвращая фотографии, Франсуа Тавернье отметил про себя, что у него не было ни одного снимка Леа.

— Как она выглядела в последний раз, когда вы ее видели? — спросила Альбертина.

— Восхитительно! — ответил он с улыбкой.

— То есть?

— Извините, я хотел сказать, очень хорошо выглядела, очень-очень хорошо.

— Работа не слишком ее изматывает?

— Она устает, конечно, но ведь она очень сильная и мужественная. Начальство ее хвалит. Что же касается рядовых сотрудниц, то, хотя она и самая красивая из всех, они ее просто обожают.

— Мы очень рады это слышать. Я лично сильно о ней беспокоюсь. Она чуткая в мать и упрямая в отца. В ней смешались гордость и упрямство. Она сильная, как вы заметили, но одновременно и хрупкая…

— Знаю, и это делает ее особенно привлекательной.

— Боюсь, ей будет трудно включиться в нормальную жизнь, выйти замуж, иметь детей. Вам так не кажется, месье Тавернье?

До чего же милы были эти наивные и бесхитростные старушки, особенно Лиза с ее седыми кудряшками, которым парикмахер придал чересчур яркий розовый оттенок!

Франсуа уклонился от ответа.

— Вернемся к вашим планам. Сможете ли вы прожить на деньги, вырученные от продажи квартиры? Извините, это может показаться нескромным с моей стороны…

— Ах, что вы, месье, мы ведь друзья… К тому же мы теперь в таком затруднении… Наш нотариус говорит, что сможем прожить, если, конечно, не будем делать безумных трат. Однако это не решит проблем наших племянниц.

— Я могу помочь вам решить эти проблемы.

— Каким образом?

— Ссудив деньги на восстановление Монтийяка…

— Но, месье…

— Позвольте мне договорить. Ваши племянницы вернут мне эту ссуду после того, как получат возмещение за причиненные войной убытки…

— Но этих денег не хватит…

— Не забывайте о доходах от виноградников. Вино из Монтийяка высоко ценится.

— Но теперь некому заниматься имением.

— Не беспокойтесь, такие люди найдутся. Главное — это чтобы Франсуаза, Лаура и Леа приняли мое предложение. Как вы думаете, отвечает оно их желаниям?

— Что касается Франсуазы, то ей, по-моему, все равно. Здесь ли, в другом ли месте — для нее все едино. Она очень несчастна, а мы не находим способа хоть как-то облегчить ее душевное состояние. Лаура же — несовершеннолетняя, и нам, возможно, удастся уговорить ее присоединиться к нам. Таким образом, мы отдалим ее от людей, с которыми она теперь водит дружбу. А вот Леа… Вы же прочли в письме, что для нее не может быть и речи о возвращении в Монтийяк.

— Это не окончательное решение. Она — дитя этой земли и очень к ней привязана. Ее пугают руины родного дома. Когда же дом будет восстановлен, она снова полюбит его.

— Вы думаете?

— Да, я думаю, она сочтет своим долгом привести в порядок усадьбу в память об отце и матери. К тому же, есть ли вообще у нее выбор?.. Вы должны принять мое предложение.

Лиза глубоко вздохнула, Альбертина опустила голову. Все трое молчали.

— Могу я, в свою очередь, задать вам нескромный вопрос? — произнесла, наконец, Альбертина.

— Разумеется, прошу вас.

— Я хотела спросить… Это трудно выговорить, извините… Однако прежде чем принять ваше великодушное предложение, я все-таки должна задать вам один вопрос… Каковы ваши чувства по отношению к Леа, каковы ваши намерения?

— Вы, видимо, хотите спросить: намереваетесь ли вы, месье Тавернье, жениться на Леа? — произнес он с несколько большей, чем рассчитывал, долей иронии в голосе.

— Именно так.

— Скажу вам откровенно: это следует хорошенько обдумать.