Черное танго - [17]

С пунцовым от смущения лицом англичанин тоже смеялся, бормоча:

— Извините меня… Я так смущен и так рад… Леа… Не смею в это поверить… Не может быть… Вы? Здесь?..

— Да, это я, Джордж, позвольте вам представить майора Тавернье. Франсуа, это полковник британской армии Мак-Клинток, мой поклонник.

Мужчины, знавшие друг о друге по рассказам Леа, обменялись довольно холодным рукопожатием.

— Джордж приютил Сару. Как она теперь?

— Лучше и быть не может. По словам врачей, с ней произошло чудо. Вот уже несколько дней, как она в Германии…

— Как? — прервал его с досадой Тавернье. — И вы позволили ей уехать?

— Дорогой мой, если вы — старый друг мадам Мюльштейн, то, несомненно, знаете, что она не из тех, кто позволяет командовать собой. Она хотела вернуться в Германию, и я был не в силах помешать ей. Разве что запереть ее на замок…

— Именно это я бы и сделал на вашем месте!

— Франсуа, Джордж, прошу вас! Важно то, что Сара в добром здравии. Не портите мне вечер. Мы празднуем день рождения, мне не хочется думать ни о чем плохом, хочется веселиться, смеяться, пить вино и танцевать. Я нашла вас обоих, и на данный момент — это самое главное.

Хотя ее слова не показались достаточно убедительными ни тому, ни другому, оба они постарались не показать этого и, взяв с двух сторон под руки прекрасную даму, вошли, улыбаясь, в гостиную.

Появление Леа произвело фурор. Она была неотразима в длинном облегающем платье из красного бархата, которое перед отъездом из Франции тайком уложила в чемодан. Теперь она впервые надела его. Оставляя обнаженными спину и плечи, платье подчеркивало плавную линию бедер. При виде ее у мужчин перехватило дыхание, а женщины, которых было немного среди присутствовавших, смотрели на нее с завистью.

Она танцевала со всеми, кто ее приглашал, заражая всех своей веселостью. Ее молодость и радостный смех на несколько часов заставили гостей забыть о том, что они находятся в Нюрнберге.

Далеко за полночь Франсуа увез с вечеринки слегка захмелевшую Леа, которая порывалась танцевать до утра.

Лежавший в руинах город был мрачен и пустынен. Только Дворец правосудия и близлежащие кварталы были хорошо освещены. Тишину время от времени нарушали курсировавшие по улицам патрули военной полиции. По городу, поднимая пыль, гулял холодный ветер. Франсуа ехал медленно, стараясь не потревожить свою спутницу, чья хорошенькая головка с растрепавшимися волосами покоилась у него на плече.

— Куда ты меня везешь?

— Сегодня никуда. У меня очень строгая квартирная хозяйка. Она с самого начала предупредила: никаких женщин в доме!

— Ну, нет! Я хочу быть с тобой!

— Я тоже, но сегодня это невозможно. Завтра я найду подходящее место.

Франсуа не пугала отсрочка, она только обостряла его желание. Но для Леа это было невыносимо. Ждать, вечно ждать!

— Завтра наступит не скоро, — проворчала она, прижимаясь губами к его шее. Ее сдавленный голос заставил его забыть обо всем. Он припарковал машину у развалин какого-то здания, заглушил мотор и погасил фары. Его охватило нетерпение. Когда его руки почувствовали тепло ее кожи на бедрах чуть выше чулок, а потом влажную кожу на ничем не прикрытом лобке, он чуть не задохнулся.

— Плутовка! Ты заранее приготовилась!

Она беззвучно засмеялась, откинувшись на сиденье.

Даже если Лорин Кеннеди было известно, в котором часу ночи Леа вернулась с вечеринки, она на следующий день ни словом не обмолвилась об этом, и Франсуа мог вздохнуть с облегчением и не думать больше о возможном наказании для Леа.

Целый месяц они встречались почти ежедневно. Строгость квартирной хозяйки Франсуа исчезла без следа при виде сливочного масла, сосисок, шоколада и спиртного, приносимых ей в дар «замечательным французским майором». Улыбка не сходила с ее лица, несмотря на холодное отношение к ней Леа, которая терпеть не могла эту женщину, находя, что у нее жестокие глаза, неестественные манеры и непристойные «понимающие» улыбочки.

— Уверена, что она подслушивает под дверью, — говорила Леа.

Они подолгу гуляли по заваленным обломками улицам среди заграждений и баррикад, предъявляя на каждом перекрестке документы и стараясь не замечать враждебных взглядов жителей и попрошайничества детей в лохмотьях. В разоренном городе, где семьдесят тысяч трупов еще не были извлечены из-под руин, повсюду чувствовалась ненависть уцелевших.

Новогоднюю ночь 31 декабря 1945 года они провели вдвоем, закрывшись в комнате Франсуа, где ярко пылали дрова в печи.

Все это время Франсуа Тавернье неустанно добивался от Лорин Кеннеди содействия в возвращении Леа во Францию, для чего требовалось формальное разрешение мадам де Пейеримоф. Наконец пятого января пришел долгожданный вызов. Отъезд был назначен на десятое. Лорин предоставила протеже своего приятеля отпуск для сборов в дорогу. Пребывая в приподнятом настроении по случаю скорого отъезда из Нюрнберга, Леа не сразу заметила, что ее любовник чем-то озабочен. Оказалось, что незадолго до этого Франсуа получил от Сары Мюльштейн письмо, которое ему очень не понравилось. В туманных выражениях молодая женщина сообщала, что вступила в некую еврейскую организацию, считавшую своим долгом преследовать избежавших наказания нацистских военных преступников. «Рассчитываю на твое участие в нашем деле, — писала она. — Позвони мне, как только вернешься в Париж».