Черное танго - [13]

— Именно поэтому я и хочу справедливости. Мы должны выступить как свидетели перед всем миром. Я не верю в коллективную ответственность всего немецкого народа. Могу лично засвидетельствовать, что были в эсэсовских войсках солдаты, гуманно относившиеся к еврейским заключенным…

— Вряд ли таких солдат было много, — с нехорошей усмешкой прервала его Сара.

— Довольно и одного праведника. Вспомните Содом и Гоморру…

— Ну, хватит! Я пришла сюда не затем, чтобы выслушивать цитаты из Библии. Если Бог и существовал когда-нибудь, то в концлагерях его умертвили.

— Но ведь вы вышли оттуда живой, так же как и я. А почему? Почему нас с вами пощадили, тогда, как сотни тысяч других были убиты?.. Чем заслужили мы право на выживание? И теперь разве мы не должны сделать все, чтобы оправдать эту милость судьбы? Первое время я, так же как и вы, думал о мести. Ведь вся моя семья погибла. Мать увели на моих глазах, жена тоже наверняка погибла… «Для кого, для чего жить?» — спрашивал я себя. Чем больше проходит времени, тем длиннее становится список погибших… Жертвы нацистов исчисляются миллионами…

— Разве эти миллионы убитых не взывают к мести?

— Нет, они требуют справедливости. Они требуют суда и наказания убийц, они требуют разоблачения преступлений перед всем миром, они требуют, чтобы мы сами никогда этого не забывали и чтобы дали наказ нашим детям и детям наших детей навсегда сохранить о них память, чтобы ничего подобного не повторилось ни через двадцать, ни через сто лет…

Комната казалась слишком тесной для этого высокого худого человека, ходившего по ней из угла в угол. Выглядевший таким спокойным в начале разговора, он теперь беспрерывно жестикулировал, что выдавало сильное волнение.

— Еврей, верующий в Бога и в свой народ, не может верить в коллективную виновность всего немецкого народа. Разумеется, немцы не могли оставаться в полном неведении относительно зверств, чинимых за колючей проволокой лагерей смерти. Но страх и стыд заставляли их отводить глаза от разграбленных еврейских магазинов, от соседей-евреев, уводимых полицией, от еврейских детей, выгнанных из школ, от свастик, намалеванных на витринах еврейских лавок.

— Все, что вы говорите, показывает, что немцы обо всем знали, и в то же время вы утверждаете, будто они не несут коллективной ответственности.

— Тысячелетиями весь еврейский народ, вплоть до детей в утробах матерей, объявлялся «коллективно виновным» то в смерти Христа, то в эпидемиях средневековья, то в коммунизме, то в капитализме, то в опустошительных войнах и в кабальных мирных договорах. Все беды человечества, от чумы до атомной бомбы, происходили якобы «по вине евреев». Мы стали вечными козлами отпущения. Но мы ведь прекрасно знаем, что не несем за все это коллективной ответственности. Так как же мы можем возлагать на любой другой нарой коллективную вину за преступления, совершенные отдельными его представителями, как бы ужасны эти преступления ни были? Я молю Бога дать мне силы выполнить до конца задачу, которую я перед собой поставил, — пусть ни один преступник не чувствует себя в безопасности, пусть знает, что везде и всюду, до конца дней мы будем гнаться за ним по пятам, чтобы, в конце концов, заставить ответить перед судом за преступления, совершенные против человечества.

Визенталь в изнеможении опустился на стул. Сара чувствовала себя разбитой. Как мог этот надломленный человек говорить о справедливости?! Она не могла не восхищаться, пусть и с определенной долей сомнения, его верой в справедливость, его спокойным мужеством. Ничто из того, что ему пришлось увидеть и пережить, не смогло ни пошатнуть, ни убить его веру в человека.

В тяжелой, от испытываемого волнения, атмосфере тесной комнатки они долго молчали, погрузившись каждый в свой мысли. Сара заговорила первой:

— Я восхищаюсь вами, но не могу поступить так, как вы. Я знаю, что не смогу дальше жить, если не отомщу за зло, причиненное не только мне, но и другим. Мне известно, что у вас остались копии списков преступников и свидетелей, переданных в Нюрнберг для подготовки процесса. Все, о чем я хочу вас просить, — это сообщить мне имена тех, кто имеет отношение к Равенсбрюку.

— Их имена известны союзническим властям. Эти люди предстанут перед судом и будут наказаны в зависимости от тяжести совершенных преступлений. Вы не первая и, уверен, не последняя из тех, кто обращается ко мне с подобной просьбой. Мы, жертвы, должны уполномочить суд отомстить за нас и обязаться уважать решение суда, каково бы оно ни было. Мы, евреи, не будем вести себя так, как нацисты, которые убивали, воображая, что имеют на это право. Если вы будете убивать их без суда, вы уподобитесь нацистам.

— Нет! Никогда этому не поверю! Никогда! Я не буду ждать, пока нацисты смешаются с массой «невиновных». Несколько дней назад я встретила двух извергов из Равенсбрюка. Они были в форме сотрудниц Красного Креста. Клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы отыскать их и убить, потому что лишь смерть может помешать таким подонкам, как они, распространять нацистскую заразу.

— На этом пути вас ждут только новые страдания.