Черное и черное - [23]

Эпизод 10 Озеро

Все утро Ульрих находился в странном оцепенении. Его невольное вожделение развеяла скачка и течение его мыслей. Он думал о том, как выполнить обещание, данное Мэннингу, и куда ему отвезти сумасшедшую. Сначала он подумал отвезти ее в свое комтурство и посоветоваться с ковентом, что с ней делать, в конце концов, у них был отец Риммен, один из лучших врачей в баллее, возможно, он сможет разобраться в ней лучше, чем смог Ульрих. И там были лучшие рыцари всех близлежащих лендов. Уж там можно было с ней справиться. Но, потом передумал. Он не мог быть до конца уверен, что очередной приступ ее безумия не будет стоить жизни слишком большому количеству людей его земель. Надо было везти ее дальше, за пределы этих территорий. Лучшим решением, наверное, будет отправить ее подальше с купцами. Он был готов даже заплатить им за это, и для купцов это тоже в общем-то будет выигрышной сделкой, если она будет их сопровождать и нуждаться в них, их безопасность будет несравненно выше, чем могла бы быть с большинством известных ему наемников, прошлая ночь очень красноречиво его в этом убеждала. Но, для этой сделки надо было как то выяснить цель ее путешествия, чтобы убедить ее, что для осуществление этой цели последнее будет ей предпочтительней.

Постепенно его мысли начали бродить около нее. Кто же она такая. Она дерется как очень хорошо обученный воин, но не умеет ездить на лошади. Нелогичный контраст. В бою все ее движения по-мужски коротки и резки, но не в бою плавны и женственны. И эта ее странная сдержанность. Не слишком холодная. Временами она казалось теплой, но эта сдержанность… можно было назвать ее никакой. Ни холодной, ни теплой. Временами она была никакой. Как будто у нее исчезали все чувства, как будто она становилась неживой, как деревянный идол, голем. Или, скорее железный. И это ее странное притяжение. Почему его так влечет к ней. Не только тело, но и душу, — огорченно признался себе он. Она как мужчина. Он сам был мужчиной, воином, и его влечение к воину пугало его. Может быть, его мужской быт незаметно для него сломал какие-то его нравственные грани? — может быть, ему, подавляемо где-то глубоко внутри, на самом деле нравятся мужчины? Может быть ему лучше стать монахом-отшельником, чтобы не потерять себя до конца? Или его влечет не к ней, а к той ее скорбной затаенной тайне, которая иногда проявляется в ней? Он предпочел бы думать, что последнее, но и первое нельзя было сбрасывать со счета, чтобы не упустить момент разрушения его личности и успеть предупредить его.

И тут она остановила его. Она хотела в лес по нужде. Он подумал, что и его телу нужно облегчение и передышка. А еще он вспомнил, что в нем до сих пор находятся стрелы, от которых нужно избавиться. Он остановил коня, спустил ее на землю и пошел в лес. Если она будет вести себя подозрительно, Гром предупредит его. Сделав свои насущные дела, он начал осматривать стрелы. Прорвав латы, те вонзились достаточно глубоко. И попали они в него очень неудачно. Снять доспех, не вытаскивая стрелы, не представлялось возможным. Вытащить стрелы, не зная точно, насколько они отклонились от входного отверстия, было очень сложно. Но, долго думать он не стал. Он встал на четвереньки, опустил голову и расслабил все свое тело насколько смог, чтобы потом напрячь его до предела возможностей. Когда время пришло, он прислонился к дереву и схватился за стрелу, глубоко вдохнул и рывком вытащил ее из руки. Одного рывка было мало, наконечник все же застрял в латах на выходе, его побелевшие пальцы дернули стрелу вторично, корежа железо та, наконец, покинула его тело. Сознание он не потерял. Странно, ему казалось, что это должно было быть больнее. Дальше думать об этом он не стал. Пока его тело не свалила боль, надо было вытаскивать вторую стрелу.

Закончив, он обнаружил, что из вновь открывшихся ран хлещет кровь. Надо было срочно ее остановить или он потеряет сознание, а затем, скорей всего истечет кровью и умрет. Он начал снимать латы, но они почему-то не поддавались. Сейчас рядом находился только один человек, и он был способен ему помочь. Поэтому он направился к женщине. Подойдя к ней, он начал соображать, как объяснить ей, чего он хочет. Но, ей ничего не надо было объяснять. Потом она достала из пояса змею, но не настоящую, странную. И его разум вновь предъявил ему свои сомнения в ее сумасшествии, на этом раз гораздо громче. Нечеловеческая сила в ней была, это да. В ней было еще много странного и необъяснимого. И объяснять все безумием было неверно. Ее фраза 'тебе на помощь' убедила его в том, что несмотря на то, что стояла она далеко от них с Мэннингом, она слышала их разговор, возможно, весь. В гомоне двора, в его шуме, она все слышала. Как? Ее слух тоже был нечеловеческим. И то, что она отвечала на его не заданные вопросы, она верно улавливала выражение его лица, и верно истолковывала его. Вряд ли поврежденный разум способен на такое последовательное мышление. Она была слишком логична для сумасшедшей.

Потом он увидел пленки на Громе. Что это? Что-то темное, ведьмовское? Но, Гром перестал хромать. Это хорошо. Имел ли он право разрешать помогать своему коню колдовскими методами? Он еще никогда не сталкивался с реальным колдовством. И сейчас не мог решить, как ему быть. Он попытался выяснить у нее что это такое, но получив ответ, понял, что вряд ли добьется от нее чего-то вразумительного. И он решил продолжить путь и доехать до какого-нибудь жилья прежде, чем его необработанные раны воспалятся. Он сел на коня и собрался помочь подняться на него женщине, но та, пройдя мимо него и указывая на лес, что-то от него требовала. И по ее словам он не мог понять что. Про жизнь до него как-то еще дошло, но дальше был тупик. Она хочет сказать, что скоро пойдет дождь? Сильный дождь? Угрожающий их жизни? Им надо спрятаться под землей? Может быть, она все же сумасшедшая? — с тоскливой надеждой подумал Ульрих. Но потом она догадалась, что надо делать и он понял, что в лесу есть источник воды. И вспомнил, что встретил ее в этом лесу. Она уже была тут и хочет вернуться к тому источнику. Вода им была нужна. И он согласился с ней. И снова протянул ей руку, чтобы посадить на коня. Но, она снова отказалась: