Чернобыль. Обитель зла - [7]

– Тогда, наверное, я прямо сейчас поеду, Степан Иванович?

– Работай, майор! – ответил Зарембо.

Гражданка Кижеватова

Так уж сложилось, что мне не часто приходится работать с разного рода потерпевшими. Обычно у нас этим есть кому заняться помимо меня. Но теперь я вынужден был настроиться на предстоящую беседу по душам. И, честно говоря, я серьезно опасался за свои способности прикладного психолога.

Я набрал телефонный номер Кижеватовых.

– Алло, – донесся из трубки усталый женский голос.

– Я могу услышать Марию Евгеньевну?

– Это я, – ответила женщина.

– Добрый день. Я Сергей Гордин, майор Федеральной Службы Безопасности. Мне надо было бы с вами поговорить относительно Елены.

– ФСБ? – удивилась женщина. – А при чем здесь вы? Хотя, наверное, вам виднее, с кем и о чем разговаривать. Я сегодня целый день дома, так что приезжайте, когда захотите. Или мне к вам приехать?

– Нет-нет, не утруждайте себя. Я конечно же приеду. Этого вам только не хватало – тащиться через всю Москву. Значит, я могу приехать сейчас?

– Приезжайте, – согласилась Мария Евгеньевна.

В качестве служебного автомобиля мне полагался «УАЗ-Патриот». Меня немного забавляло это пижонство. Усаживаясь в джип, я каждый раз чувствовал себя героем телесериала. С другой стороны, нельзя не признать, что эта машина весьма функциональна и удобна.

Помнится, мне на первых порах не понравился цвет машины – не то малиновый, не то вишневый. Мне показалось, что это слишком броско. Я даже попросил разрешения перекрасить машину за свои деньги. Но оказалось, что бумагомарательства требуется столько, что я предпочел закрыть глаза на цветовое несоответствие. А позже просто-напросто к нему привык.

Через полтора часа я вошел в подъезд невзрачного девятиэтажного дома старой постройки. Квартира Кижеватовых располагалась на пятом этаже, так что я решил подняться не на лифте, а пешком. Оказалось, что подъезд дома непривычно ухожен. Видимо, здесь жило ненормально большое количество нормальных людей, которые мало того, что не поленились расставить кресла на площадках между этажами и разместить цветы на подоконниках, так еще и сумели уследить за всем этим, не дать вандалам всех возрастов учинить разруху.

Кижеватова ждала меня у двери. Она оказалась старше, чем можно было счесть по голосу. Видимо Елена у нее была поздней дочерью. Во взгляде этой небольшой полноватой женщины читались недоумение и даже легкая опаска. Не каждый день к тебе домой наведываются работники ФСБ.

Она провела меня в гостиную, усадила в кресло и спросила, еще не успев сесть:

– Почему делом Лены заинтересовалась ФСБ?

Говорить правду было нельзя. Я решил прибегнуть к наиболее удобному вранью – рассказать лишь о том, что фактически известно на текущий момент. А известно то, что ни к чему толком не приделаешь. Для того чтобы собрать больше информации, надо целеустремленно работать в этом направлении. То есть для среднего человека возможность доискаться до истины исчезающе мала. А в отсутствие такой возможности факты начинают обрастать домыслами и версиями и в конечном итоге напрочь затягиваются сопутствующим мусором.

– Дело в том, что происшествие с вашей дочерью – не единственное. За последнее время в Москве отмечено еще два случая неадекватного поведения молодых девушек, развивавшегося по сходному сценарию.

– Неадекватного поведения? – переспросила она.

Я развел руками.

– Мне не хотелось бы употреблять слов, которые могут вас обидеть. Мы у себя это называем неврозом. Наши работники исследуют эту проблему и пришли к единому мнению, согласно которому в психических проблемах девушек виновен некий конкретный человек.

– Что значит – человек? – удивилась женщина.

– То и значит, Мария Евгеньевна, что мы серьезно подозреваем, что и ваша дочь, и две прочих жертвы невроза имели контакт с человеком, который оказал существенное негативное влияние на их психику. И у моего отдела есть подозрение, что на самом деле жертв может быть куда больше. Просто по той или иной причине они не попали в наше поле зрения. То есть нужно либо ждать новых уходов из дома, ссор и срывов, либо пытаться понять, каким образом предотвратить эти несчастья.

Кижеватова удивленно вскинула брови и попыталась возразить:

– Но Лена никогда не общалась ни с кем таким, кто мог бы это сделать. Я знаю всех ее друзей… Хотя, если подумать, то есть один… молодой человек. Я никогда не одобряла ее общения с ним.

Я прервал начавшееся излияние родительских забот:

– Вообще-то, вы могли и не знать о таком человеке. Поверьте, это случается, дети довольно часто скрывают от родителей какие-то факты своей жизни.

– Но почему Лена должна была от меня что-то скрывать? У нас никогда не было плохих отношений!

– Дело не в плохих отношениях, Мария Евгеньевна. Просто ваша дочь вступила как раз в такой возраст, когда иметь тайны от родителей – своего рода признак хорошего тона. Необязательно это что-то предосудительное и тем более хранящее угрозу. Иногда это просто дневник, который спрятан где-нибудь под матрасом.

Глаза Марии Евгеньевны азартно блеснули, и я от всей души пожелал, чтобы никакого дневника у девушки не оказалось. А то получится, что я ее хоть и косвенно, но все-таки сдал. Нехорошо, честное слово.