Чернобыль: История ядерной катастрофы - [85]

.

30 апреля иностранных послов в Москве пригласили на брифинг в МИД. Выступавший на этой встрече первый заместитель министра иностранных дел Анатолий Ковалев назвал количество жертв Чернобыльской аварии, но при этом постарался, насколько возможно, приуменьшить опасность радиоактивных выбросов из реактора. Это была непростая задача – встреча закончилась только в половине третьего ночи на 1 мая. По ее итогам Ковалев составил инструкции для министров иностранных дел союзных республик. На местах иностранцам нужно было объяснять, что авария никоим образом не может повредить их здоровью, но тем, кто все равно захочет уехать, предписывалось не препятствовать. Медицинское обследование необходимо было проводить немедленно по первому же требованию, но в случае обнаружения симптомов лучевой болезни из страны уже не выпускать. Как сформулировал министр иностранных дел Украины, Москвой «ставится задача исключить выезд за границу заболевших людей, с тем чтобы не позволить нашим врагам использовать случайные факты в антисоветских целях»[350].

Заверения Ковалева не произвели желаемого эффекта на послов. Англичане отозвали сто студентов, обучавшихся в Киеве и Минске. Финны эвакуировали из Киева своих студентов. Прервали занятия и выехали за границу 87 слушателей курсов русского языка из США и Англии, а также 16 канадских стажеров, которых не удалось убедить в том, что от них ничего не скрывают. Учащиеся из «развивающихся стран», напуганные бегством более богатых соучеников, жаловались на дискриминацию и требовали у своих посольств вывезти их на родину. Студенты из Иордании, Нигерии и еще нескольких стран решили выехать из Киева до окончания учебного года. По версии КГБ, многим из них просто хотелось получить бесплатный билет домой, длинные каникулы и облегченные досрочные экзамены. Но так или иначе, они тоже стремились прочь из Киева[351].

В конце апреля группа американских туристов, встревоженных известиями об аварии на АЭС, попыталась срочно купить билеты на самолет в Ленинград, чтобы покинуть Киев. Однако, как доложил Щербицкому шеф украинского КГБ, «обстановка в группе нормализована», то есть вылет группы удалось отложить. В те же дни четырнадцать канадских стажеров потребовали немедленно выпустить их домой, они утверждали, что советские средства массовой информации «скрывают истинное положение». С этой группой тоже поработал КГБ, чьей целью было убедить иностранных граждан – а через них иностранные правительства и западное общественное мнение – в том, что в Советском Союзе не происходит ничего из ряда вон выходящего[352].

Иностранные студенты и туристы, уже находившиеся в Киеве, спешили покинуть город, а те, кто планировал его посетить, отказывались от поездок. Туры отменялись один за другим. Если в мае 1985 года город ежедневно принимал до тысячи гостей из «капиталистических стран», то в мае 1986-го их число порой не достигало и ста пятидесяти. На открытие «Велогонки мира» 6 мая в Киев не приехали спортсмены из США, Великобритании и других западных стран. Чтобы убедить зрителей, что в городе все спокойно и ситуация под контролем, советское телевидение показало проезжающих по улицам Киева велосипедистов из СССР и братских социалистических государств. На этих кадрах было, впрочем, хорошо видно, что городские улицы, вдоль которых полагалось стоять толпам людей, приветствующих спортсменов, совершенно пусты[353].

Михаил Горбачев всегда трепетно относился к тому, как его воспринимают за границей, и поэтому с тревогой наблюдал за поднимавшейся на Западе волной критики в свой адрес и в адрес советского правительства. Он даже как-то пожаловался академику Легасову, что на Западе начинают понапрасну трепать его имя. С этим надо было что-то делать, причем срочно[354].

6 мая, когда после нескольких дней роста интенсивность выбросов из разрушенного реактора пошла на спад, Министерство иностранных дел созвало пресс-конференцию, посвященную Чернобыльской аварии. Вел ее первый заместитель министра Ковалев, который несколькими днями раньше проводил брифинг для послов. В своем выступлении он следовал по накатанной за годы холодной войны колее, обвиняя Соединенные Штаты в «очередной истерии». Но на пресс-конференции прозвучал и свежий голос. Он принадлежал первому председателю правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Борису Щербине, незадолго до того прилетевшему из Припяти. Щербина признал, что на первых порах советская сторона недооценивала уровень радиации и что эвакуация гражданского населения была начата с опозданием. Советским журналистам и их коллегам из социалистического лагеря разрешили задавать вопросы с места, тогда как западным корреспондентам пришлось представить свои вопросы заранее в письменном виде. Хотя западные участники были несколько разочарованы, это была знаменательная пресс-конференция: на ней советские власти начали наконец говорить правду своему народу и всему миру[355].

Накануне газета «Правда» опубликовала большую статью, где было сказано, что в результате взрыва 26 апреля на Чернобыльской атомной станции начался пожар. Журналисты описывали, как пожарные самоотверженно сражались с огнем и в итоге ликвидировали возгорание. В другом материале того же номера от имени Совета Министров СССР аккуратно сообщалось о последствиях аварии: радиоактивное заражение распространилось на отдельные местности Украины и Белоруссии за пределами зоны отчуждения, существует угроза загрязнения реки Припяти. Но советские средства массовой информации не только информировали – одновременно они обличали Запад, чье возмущение вынудило СССР заговорить о радиационной опасности.