Чернобыль: История ядерной катастрофы - [29]

Для реакторов, как для самолетов, опаснее всего взлет и посадка. Дятлов должен был лично руководить тестом выбега ротора турбогенератора на четвертом энергоблоке (Фомин утвердил тест 24 апреля) и полной остановкой реактора. Подготовка к испытаниям началась в марте, но только в середине апреля Фомин созвал совещание инженеров станции и представителей научно-исследовательских институтов и смежников. Там и согласовали программу всех испытаний – Виталий Борец выполнил эту задачу именно по указанию Дятлова. Дятлов же первым завизировал составленный Борцом документ[100].

Работники Чернобыльской станции знали и тяжелый, резкий характер Дятлова. Один из его знакомых вспоминает: «Дятлов был сложным в общении человеком, прямой, имел собственную точку зрения и никогда не менял ее по желанию начальника, убеждал, не соглашался, в конце концов подчинялся, но оставался при своем мнении. Точно так же он мало считался с мнением подчиненных. Как понимаете, такого человека не все любят». Другой сослуживец оценивает дятловский стиль руководства выше: «Тех же, кто стремился слукавить, уползти от выполнения задания, спрятаться за надуманными причинами, а тем более – скрыть допущенное нарушение инструкций, Дятлов вычислял мгновенно. И тогда уж получай по заслугам. Многие возмущались, обижались, понимая в душе справедливость оценки»[101].

Руководство высоко ценило в Дятлове как требовательность, так и умение выполнить поставленную задачу. На этом фоне можно было закрыть глаза на неуступчивость и жалобы подчиненных. Люди, неплохо знавшие Дятлова, хвалили его за чувство юмора и прекрасную память. В его голове хранилась целая библиотека не только поэзии, но и технической документации. Это не раз сослужило инженеру-атомщику хорошую службу.

В ночь на 26 апреля Дятлов никуда особенно не торопился. Около девяти вечера Юрий Трегуб позвонил ему домой. Изабелла Дятлова сказала, что муж уже ушел на работу. Корпус третьего и четвертого энергоблоков стоял приблизительно в четырех километрах от их дома, Дятлов ходил быстро, поэтому начальник смены ждал его прихода минут через сорок. Но вот уже одиннадцатый час, запрет Киева на проведение теста и остановку реактора снят, а заместителя главного инженера все нет. Только в одиннадцать (или немного раньше) Трегубу позвонили коллеги с третьего энергоблока – Дятлов у них. «Он по дороге зашел на третий блок и, видимо, нашел какой-то недостаток в смысле дисциплины; прорабатывал их», – припоминает Трегуб. Другой атомщик дополняет: «За ошибки персонала и непослушание наказывал строго, применяя метод окриков и нагнетания нервозности»[102].

Дятлов никуда не спешил – действовал по плану. Когда процесс остановки реактора задержали по требованию киевского диспетчера, он попросил Геннадия Метленко (старшего группы консультантов из Донтехэнерго, прибывших для теста выбега ротора турбогенератора) связаться в 22:30 с начальником смены и узнать, все ли готово к проведению испытания. Еще полчаса горловские инженеры потратили бы, чтобы дойти до энергоблока, – поэтому и Дятлову не стоило туда мчаться. Заместитель главного инженера явился в зал управления четвертого энергоблока чуть позже одиннадцати, вслед за ним – и группа Метленко. Наконец можно было начинать. У Трегуба накопились вопросы о процедуре остановки, но Дятлов обсуждать ее не захотел. Трегуб догадался, что шеф (вполне разумно) решил перенести испытания на следующую смену. В десять минут двенадцатого начальник смены приступил к снижению мощности реактора. К полуночи ее уменьшили вдвое – до 760 мегаватт, как и предписывала программа испытаний[103].

Эстафету управления четвертым энергоблоком приняла новая смена. Руководил ей Александр Акимов, инженер с многолетним опытом работы на Чернобыльской станции. К тридцати трем годам Акимов обзавелся хорошей репутацией. Коллеги считали его дружелюбным, начальники – исполнительным, и те и другие – компетентным. Он уже входил в горком партии и делал неплохую карьеру. Начальником смены его назначили в июле 1984 года. Относительным новичком выглядел двадцатипятилетний Леонид Топтунов. Подобно Акимову, он был близорук, носил очки и усы. Топтунова не так давно назначили старшим инженером управления реактором. Эта работа была настолько сложной, что если инженер управления реактором уходил в отпуск, по возвращении к нему на время приставляли дублера. Иначе было не справиться с десятками кнопок и рычажков – все равно что пианисту играть без репетиции (так шутил Трегуб, поднаторевший в этой работе). У напарников Акимова и Топтунова, старших инженеров управления блоком и турбиной, опыта хватало[104].

Акимов и его люди работали в предыдущую ночную смену. Именно они начали процедуру остановки реактора рано утром 25 апреля, поэтому рассчитывали на то, что к ночи на 26 апреля реактор уже будет заглушен более опытными сотрудниками и смена выдастся тихой. На деле же полную остановку реактора взвалили как раз на коллектив Акимова. Прибыв за полчаса до полуночи, он пытался понять, что ему делать. Заглушить реактор было делом непростым, передача контроля над блоком происходила в спешке. В зале управления скопилась толпа народу: прежняя смена, новая смена, управленцы и инженеры из других отделов. Кто-то был задействован в испытаниях выбега ротора турбогенератора, кто-то просто хотел проследить за поведением «своего» оборудования во время остановки. Всего набралось около двадцати человек.