Чернобыль: История ядерной катастрофы - [107]

.

23 ноября, через десять дней после киевского митинга, украинские писатели сформировали рабочую группу по созданию «Руха». Ее председателем был избран Иван Драч, к группе также примкнули Олесь Гончар и Юрий Щербак. Несколько недель спустя на писательском форуме Драч заявил, что необходимость создания «Руха» «продиктована прежде всего идеей Чернобыля», а затем пояснил, что «единственная альтернатива этим атомным станциям – это Народное движение Украины». Много лет спустя он писал, что «Чернобыль был стимулятором всех демократических процессов в Украине, польская „Солидарность“ – примером, а Союз писателей – колыбелью»[442].

Сплотив единомышленников вокруг проблемы Чернобыля, украинские писатели получили возможность просить всесоюзное руководство принять меры по ее решению. В конце 1988 года Олесь Гончар, Борис Олейник и другие видные украинские писатели направили в ЦК КПСС обращение, основанное на требованиях, прозвучавших на ноябрьском митинге в Киеве. Они требовали создать специальную комиссию для изучения последствий Чернобыльской аварии, поставить под общественный контроль деятельность Министерства энергетики и Министерства здравоохранения и провести референдум о продолжении строительства атомных электростанций. Республиканские власти фактически поддержали писателей. Дальше замалчивать проблему было невозможно.

«Надо признать, что в республике длительное время не уделялось должного внимания осуществлению мер по охране окружающей среды», – писал в Москву первый секретарь украинской Компартии Владимир Щербицкий. Он напоминал столичным коллегам и начальникам, что руководство Украины уже просило центр остановить строительство Чигиринской АЭС – именно таким было одно из главных требований ноябрьского митинга. Кроме того, Щербицкий возражал против строительства в Украине новых атомных электростанций. «По данным Академии наук УССР, – писал он, – до 90 % территории Украинской ССР характеризуются сложными геолого-гидрологическими условиями, в основном неблагоприятными для строительства АЭС»[443].

Ситуация в стране поменялась. Вдохновленные горбачевской политикой гласности республиканские культурные элиты под знаменем перестройки восстали против республиканских партийных властей. Для мятежных интеллектуалов вроде Сергея Набоки, ветеранов диссидентского движения, таких как Олесь Шевченко, и внешне лояльных советской власти писателей, таких как Иван Драч, Чернобыль стал еще одной актуальной темой наряду с политическими свободами, правами человека и развитием украинских языка и культуры. Оказалось, что эта новая повестка вызывает куда более широкий отклик, чем все остальное. Именно проблемы, связанные с Чернобылем, позволили украинским диссидентам и мятежным интеллектуалам пошатнуть единство в рядах коммунистического начальства и настроить республиканскую политическую элиту против центрального руководства.

Горбачеву и московским реформаторам внезапно пришлось иметь дело с объединенными силами мятежных интеллектуалов и недовольных, растерянных руководителей республики. Союзные власти никак этого не ожидали. Заметнее всего эти перемены сказались в области атомной энергетики. Республиканские политические лидеры и национальные культурные элиты требовали, чтобы Москва прекратила строить новые атомные электростанции и остановила уже существующие. И это было только начало. В 1989 году протестные движения по всему Советскому Союзу напишут на знаменах лозунги, неразрывно связывающие ядерную безопасность и национальное освобождение.

Глава 19 Восстание против атома

В первый и последний раз Горбачев побывал на Чернобыльской АЭС 23 февраля 1989 года, почти через три года после аварии. Он так никогда и не объяснил, почему не сделал этого раньше. В чернобыльской поездке советского лидера сопровождала жена Раиса. На снимках, опубликованных в советской прессе, мы видим их в помещении одного из энергоблоков станции, в белых халатах – таких же, как у окружающих их руководителей станции, партийных и советских начальников[444].

В феврале 1989 года три из четырех реакторов станции исправно давали электроэнергию, но последствия аварии постоянно давали о себе знать. Так, в декабре 1988 года КГБ сообщал партийному начальству в Киев о проблемах с четвертым энергоблоком, с возведенным над ним саркофагом и дезактивацией местности. Ученые и инженеры по-прежнему не знали, сколько радиоактивного топлива остается в поврежденном реакторе и в каком состоянии оно находится. Исследованию оставшегося топлива препятствовало отсутствие оборудования для работы с уровнями радиации свыше 200 рентген в час. Из-за недостатка специальной техники военные и гражданские бригады удаляли зараженный слой грунта, захоранивали радиоактивное оборудование и транспортные средства в основном вручную или с использованием простейших механизмов. Это ставило под угрозу здоровье рабочих и солдат и снижало производительность их труда. Бульдозеры, снимая верхний загрязненный грунт, часто смешивали его с «чистым», что приводило к расширению зараженных радиацией площадей.

Проблемы с саркофагом возникли из-за того, что при его возведении были использованы уцелевшие фрагменты стен разрушенного взрывом энергоблока. Поначалу идею задействовать уже имеющиеся конструкции сочли блестящим инженерным решением, позволяющим сохранить жизни и здоровье строителей, но со временем выяснилось, что советская манера делать все на скорую руку в очередной раз дала плачевный результат. Бетонное основание реактора, рассчитанное на определенную нагрузку, стало проседать под дополнительной тяжестью массивного саркофага. Бетонирование территории вокруг четвертого энергоблока, призванное снизить излучение, исходившее от грунта, и сооружение подземной бетонной стены, которая должна была предотвратить попадание радионуклидов в грунтовые воды бассейна Днепра, изменили циркуляцию грунтовых вод, из-за чего фундамент саркофага стал менее устойчивым