Чёрно-белый человек - [56]

К Наталье на Преображенку доехали минут за десять. Она отправила Виктора на кухню, быстро переоделась в полуспортивный костюм, вытряхнула из своего почти клатча всё содержимое в сумочку побольше, заскочила в ванную, схватила зубную щётку, вернулась в комнату и достала из комодика свою любимую шёлковую ночную рубашку, которая, если её плотно свернуть, могла уместиться в большой спичечный коробок, закинула в сумку, но тут же выхватила обратно.

«Ну ты, мать, даёшь! Всё решила уже? И за него тоже?» — она на целую минуту замерла в нерешительности, потом вздохнула и сунула ночнушку обратно в комод. Потом достала и зубную щётку, повертела в руках и сунула обратно. «Ну, если что, скажу, что она у меня всегда в сумочке лежит» — успокоила она сама себя.

— Судя по навигатору, доедем меньше, чем за час, — сказал Виктор, когда они наконец сели в машину, — как раз к ужину успеем. Ирина Сергеевна грозилась свой фирменный рыбный пирог сделать.

— О, здорово! А то я его вкус уже забывать стала! — заулыбалась Наталья. — А…  Маша готовит что-нибудь уже? В смысле — не сегодня, а — вообще.

— Бывает, берет иногда уроки у бабули. Но до совершенства пока далековато. Хотя всё, что она делала, было вполне съедобно.

— А ты?

— Не-е, как за город переехали, я только кофе иногда на всех варю. Да и в Москве чаще что-то в кулинарии «Вкусвилла» брал. У них всяко лучше, чем если бы сам готовил. Ты же помнишь, повар из меня всегда был…  так себе.

Так, болтая ни о чём, быстро долетели до МКАДа и…  встали в мёртвую пробку. Впереди мигали проблесковые маячки полиции и скорой помощи, народ даже повылезал из машин, все куда-то звонили, что-то обсуждали…  Наталья было напряглась, не зная, как реагировать на непредвиденную задержку, но Виктор, повернувшись к ней спросил:

— Ты ведь останешься?

— А…  ты этого хочешь? — спросила она на всякий случай, хотя это было понятно и так. Ей почему-то захотелось услышать его ответ, постараться понять по интонации — желание это возникло только сейчас или вызревало долго и осознанно.

— Да. Очень. — просто ответил Виктор.

— И никто не будет против? — лукаво улыбнулась Наталья, с радостью осознав, что нет, ничего сиюминутного в его словах не было.

— Мне кажется, что — нет…

Когда они наконец добрались до дома, уже совсем стемнело. Встретили их только Ма́шины бабушка с дедом. Самой её не было ни видно, ни слышно. Секундное удивление сменилось радостными улыбками, Ирина Сергеевна протянула к гостье руки, подошла, обняла и расцеловала.

— Здравствуй, Наташенька!

— Ну наконец-то! — буркнул Андрей Кириллович вроде бы сварливо, но так, что всем стало ясно: не наконец-то добрались, а наконец-то приехали вместе.

— Маша спать пошла. Хотела тебе что-то показать, но не дождалась. Она завтра ни свет ни заря к Алексею собралась. Вроде договорилась до утреннего обхода с врачом поговорить, — пояснила бабушка отсутствие внучки. — А я вам сейчас пирог согрею. Он сегодня удался. Вы умывайтесь, и на кухню.

За столом Ирина Сергеевна с Андреем Кирилловичем Наталью ни о чём серьёзном не спрашивали, ничего не выясняли и планов не выпытывали. Так, мельком поинтересовались здоровьем родителей, задали пару вопросов о работе, поболтали о том, о сём и стали собираться на боковую. Через минуту после того, как они ушли, бабушка вернулась и позвала Виктора помочь с чем-то.

— Вы спать то в одной комнате будете? — спросила она шёпотом, когда они вышли из кухни. — А то я в гостевой спальне постелю.

— Да я сам сделаю, — смутился Виктор, — хотя очень надеюсь, что это не понадобится.

— Ну и хорошо, если не понадобится, — успокоила его Ирина Сергеевна…

Наташа проснулась посреди ночи и долго разглядывала лицо Виктора, иногда угадывающееся в проблесках лунного света, просачивающегося сквозь недостаточно плотно задернутые шторы. Во сне он то хмурился, то вдруг начинал улыбаться безмятежной улыбкой. И она, словно дразня его, тоже вместе с ним начинала улыбаться или хмуриться.

А ему снилось, что он стоит в Третьяковской галерее и удивлённо разглядывает «Чёрный квадрат» Малевича. Самый первый вариант, написанный художником в 1915-м. С характерными белёсыми кракелюрами — трещинами в красочном слое картины, сквозь которые проглядывают слои других картин, которые он записал во внезапном порыве своего вдохновения. В раме, которая была не совсем белой, скорее она была похожа по цвету на плохо отстиранную ткань, когда-то бывшую белой. Но при этом Виктор прекрасно знал, что именно этот, первый, вариант хранится в запасниках Третьяковки и доступен крайне редко. Только на специальных выставках искушённый зритель может увидеть этот памятник вдохновению — в изначальной фактуре, трещинах и пятнах растёкшегося лака. И совершенно отчётливо помнил, что ни на одной такой выставке он не бывал. Вдруг кракелюры блеснули серебром и начали расширяться. Руденко в ужасе оглянулся, думая, что сейчас набежит охрана и начнёт обвинять его в порче шедевра. Но никого не увидел. Ни других зрителей, ни смотрительниц, ни охраны. Повернувшись обратно к картине, с неописуемым изумлением увидел, что она превратилась в зеркало. Он судорожно прижал ладони к вискам, стараясь хоть так сдержать безумный круговорот мыслей, хлынувших в голову. Отражение, однако, его движение НЕ повторило, а, усмехнувшись, спросило: